Джанет Каган - «Если», 2001 № 01 Страница 5

Он издал удивительный грохочущий звук, выражая крайнее изумление. И сказал:

«Не могу себе этого представить. Тогда, если я — человек, мне полагается иметь права человека».

«Так, — ответила я. — Совершенно точно, полагается».

Возможно, все это — моя вина. Эсперанца расскажет тебе остальное: последние две недели празы сидят у нее по всему дому, они снова и снова смотрят фильм о Мартине Лютере Кинге, который она достала.

Не знаю, чем это закончится, но до чертиков хочу, чтобы ты был здесь и все видел.

С любовью, Мэри.

Мэри смотрела, как местный ребенок щелкает орехи своим щелкунчиком-Халемтатом, и холодная дрожь пробегала у нее по спине. Это был уже одиннадцатый за неделю. Очевидно, не один Чорниэн мастерил этих щелкунчиков, кто-то еще затеял производство. Однако, чтобы в челюсти Халемтата вкладывал орехи ребенок — такое она видела впервые.

— Здравствуй, — сказала она, наклоняясь. — Какая чудесная игрушка! Покажешь, как она действует?

Непрерывно треща иглами, ребенок показал ей свою игрушку. Затем он (или она — спрашивать до переходного возраста невежливо) воскликнул:

— Забавная штука! Мама смеется, смеется и смеется.

— А как зовут твою маму?

— Пилли, — сказал ребенок. Потом добавил: — С зелеными и белыми бусинами на иглах.

Так, Пилли. Ее остригли за слова о том, что Халемтат вырубил имперский заповедник столь отчаянно, что деревья никогда уже больше не вырастут.

И тут она осознала: еще год назад ни один ребенок не проговорился бы, что его маму остригли. Даже мысль об этом была бы позорной и для родителей, и для детей. Мэри оглядела базар и увидела не меньше четырех остриженных празов, делающих покупки к ужину. Это были Чорниэн со своим ребенком и двое незнакомцев. Она попыталась узнать их по мордочкам, но не смогла и обратилась за помощью к Чорниэну.

«Удивительно, — отметила про себя Мэри, — еще год назад было неприлично спрашивать о таких вещах».

Едва Мэри успела поблагодарить ребенка, как три праза в окрашенных игольчатых воротниках — униформе гвардии Халемтата — с важностью подошли к ним.

— Вот он, — сказал самый рослый.

— Да, — подтвердил второй. — Пойман во время акции.

Рослый уселся по-собачьи и объявил:

— Ты пойдешь с нами, негодник. Указ Халемтата.

Мэри охватил ужас.

Ребенок щелкнул последний орех, радостно затрещал иглами и спросил:

— Меня остригут?

— Вот именно, — ответил рослый.

Он грубо отобрал и отбросил щелкунчика и повел ребенка прочь. Растерянная Мэри крикнула вслед:

— Я скажу Пилли, что произошло и где тебя искать!

Ребенок оглянулся, снова затрещал и ответил:

— Спросите, будут у меня серебряные бусы, как у Хортапа?

Она взяла брошенного щелкунчика — чтобы не подобрал другой ребенок — и со всех ног бросилась к булочной Пилли.

Пилли, узнав о случившемся, закрыла ставни магазинчика и спросила Мэри:

— Кажется, вы боитесь за моего ребенка?

— Боюсь, — ответила Мэри.

— Вы очень добры, но опасаться не стоит. Даже Халемтат не осмелится сделать ребенку хашей.

— Я не знаю этого слова.

— Хашей? — Пилли загнула хвост вперед и взялась за одну иглу. — Чиппет — значит обрезать вот здесь. — Она положила палец примерно на середину иголки. — А хашей — вот здесь. — Палец соскользнул вниз, к месту в четверти дюйма от кожи. — Не беспокойтесь, Мэри. Даже Халемтат не пойдет на такое!

Мэри все еще держала в руках щелкунчика-Халемтата и теперь внимательно его рассмотрела. Только общими очертаниями он походил на того, что она сделала для Тейтепа. Щелкунчик был вырезан абсолютно в местной манере и — она едва не выронила игрушку — в личной манере Тейтепа. Значит, он тоже их мастерит?

Уж если она смогла распознать своеобразный стиль Тейтепа, то Халемтат — наверняка. И что тогда?

Она осторожно засунула щелкунчика под ставень — пускай Пилли определит, что с ним делать, нельзя решать за нее — и быстрым шагом направилась к дому Тейтепа.

По пути она миновала еще одного ребенка с щелкунчиком-Халем-татом. Остановилась, нашла отца ребенка и сообщила ему новость: гвардейцы увели малыша Пилли. Отец поблагодарил ее и ласково отобрал щелкунчика у сына.

Этот, как поняла Мэри, был вырезан не в манере Тейтепа или Чорниэна. Его выточили какие-то незнакомые зубы.

А праз, отправив ребенка в дом, уселся по-собачьи, на виду у всей улицы взял кружку с орехами, которые ребенок не успел дощелкать, и сам принялся их давить — один за другим, и с такой неспешностью, что Мэри только рот открыла.

Она никогда не встречала наглых празов, но сейчас могла поспорить на любые деньги, что этот — наглец. Он ухитрялся щелкать каждый орех с оглушительным треском, словно из ружья стрелял. С этим звуком, все еще гремящим в ушах, Мэри заторопилась к Тейтепу.

Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:

— Что скажете, Мэри? Похоже?

На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.

— Ага! — сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. — Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! — Он грустно посмотрел на щелкунчика. — Великий визирь заслужил это.

На этот раз опечалилась Мэри.

— Боюсь, остригут вас за такие дела, — вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.

Он не ответил. Вместо этого встал на лапы и прошел в угол, к сундуку, где хранил несколько скульптур и других ценных предметов. Достал из сундука ящичек и на трех ногах вернулся к Мэри.

— Встряхните это. Ручаюсь, вы можете догадаться, что внутри.

Она с любопытством потрясла ящичек.

— Набор бусин, — сказала Мэри.

— Вот видите? Я готов. Звук, как при смехе, верно? Смех Халемтата. Я попросил Киллим изготовить красные бусы, потому что этого цвета был ваш череп, когда вас обрили.

— Я польщена… Но я боюсь за вас. За вас всех.

— Сын Пилли не боялся.

— Нет… Нет, малыш не был испуган. Пилли заявила, что даже Халемтат не посмеет сделать ребенку хашей. — Мэри набрала побольше воздуха в грудь и договорила: — Но вы-то не ребенок…

— Я проглотил семечко талпа, — ответил Тейтеп так, будто это все объясняло.

— Не понимаю.

— А! Тогда я поделюсь. Талп не прорастает, если он не прошел через желудок праза. — Он постучал себя по животу. — Иногда не прорастает даже после этого. Проглотить семечко талпа — значит совершить шаг к взращиванию чего-то важного. Я проглотил семя, называемое «права человека».

Мэри нечего было ответить, кроме одного:

— Спасибо, теперь я поняла.

Медленно, задумчиво брела она в посольство. Да, она поняла Тейтепа — разве не по той же причине она ссорилась с Кларенсом? Но она боялась за Тейтепа, боялась за всех празов. Почти бессознательно прошла она мимо посольства к десятку куполов, где жили этнологи. Эсперанца — вот кто ей нужен.

Эсперанца была дома, писала очередной отчет. Посмотрела на Мэри и сказала:

— Хорошо, что зашла, пора передохнуть!

— Боюсь, не выйдет. Вопрос как раз по твоей части. Ты хорошо знакома с физиологией празов?

— Думаю, да.

— Что будет, если обрезать иглу праза, — Мэри подняла палец, — вот так, близко к коже?

— Примерно, что с кошачьим когтем. Если обрезать кончик, ничего не случится. Если обрезать слишком низко, можно задеть кровеносный сосуд или нерв. Игла непременно станет кровоточить. Может не отрасти до нужных размеров. И будет чертовски больно, я уверена — как если разбить основание ногтя. — Эсперанца вдруг подалась вперед. — Мэри, тебя трясет. Что случилось?

Мэри глубоко вздохнула, но дрожь не унималась.

— Что будет, если кто-нибудь сделает это со всеми иглами Те… — Она не смогла произнести имя. — Со всеми иглами праза?

— Он изойдет кровью и умрет. — Эсперанца взяла подругу за руку и крепко сжала. — Ну а теперь я налью тебе хорошую дозу, и ты расскажешь, в чем дело.

Мэри отчаянно тошнило.

— Какой идиот рассказал этим подушкам для булавок о правах человека?! — грохотал Кларенс. Он яростно придвинулся к Мэри в ожидании ответа.

Эсперанца встала между ними и сказала:

— Мартин Лютер Кинг — вот кто сказал празам о правах человека. Вы при этом присутствовали. Но вы забыли о своей мечте, а они явно помнят.

— Да там происходит революция, черт побери! — Кларенс взмахнул рукой в направлении центра города.