Андрей Лазарчук - Солдаты Вавилона Страница 45

— Не трогай, — сказал чей-то голос. — Пусть поспят.

— До сраки мне ихние сны, — отозвался другой голос, молодой и злой. — Они там спать будут, а я тут коленки расшибать.

— Говорю — не трогай.

— Ладно, заладил, как…

— Как кто?

— Как училка.

— Смотри у меня.

— Давно уж смотрю…

— Что-то ты оборзел. Забыл, как говно жрут?

— Я же сказал: молчу. Молчу.

— Ну и молчи.

— Ну и молчу.

— Поднимись наверх, там посмотри. Я тут поброжу.

Молодой буркнул неразборчиво и, шумно загребая сапогами, прошел впритирку с Мишкой, одарив его крутым запахом давно не мытого тела. Потом пятно света и шаги скрылись за углом, и тут же загрохотала железная лестница. Оставшийся, негромко дудя под нос неразборчивый мотивчик, походил взад-вперед, потом достал что-то шуршащее… закуривает, догадался Мишка… Вспышка спички на миг осветила лицо: обычное, простоватое, с маленьким курносым носиком. Мотивчик сменился другим, и этот Мишка узнал: «На тебе сошелся клином белый свет…» Это была когда-то дворовая песня, только слова другие: «По тебе проехал трактор „Беларусь“…» Красный огонек, вспыхивая и угасая, описывал замкнутые кривые в пространстве, а потом замерцал и стал удаляться: тот, кто курил, направился к парапету. Шагов его Мишка не слышал.

Ну, ребята, влип… Мишка почувствовал, что руки его обхватили гранату и что пот заливает глаза. Это была неразрешимая коллизия, потому что руки не желали размыкаться, а зрение надо было как-то спасать. Наконец, он справился и с руками, и с потом. Держаться, надо держаться. Холодно и расчетливо. Они ищут не меня и почему-то не желают включать свет. Это хорошо, это уже половина успеха…

Тот, что курил у парапета, с размаху бросил сигарету вниз. Красный зигзаг секунду висел в воздухе, медленно тая.

— Сашок, ты это чего? — спросил голос над головой.

— А вот… — с хрипотцой отозвался куривший. — Щас добавим…

В тишине громко и железно клацнуло, и ударило два выстрела. Потом, через пару секунд, еще два. Потом еще. Вспышек видно не было: стрелявший перегнулся через парапет.

— Ракетный обстрел Кандагара, — чуть сдавленно объявил он, распрямляясь; Мишка уже довольно хорошо видел его поясной, как на мишени, силуэт. — Забегали, шурави…

— Слушай, я тут пломбы трогать не стал, через дверь посмотрел, — сказал голос наверху. — Календарь опять засбоил. Должна быть ночь с четвертого на пятое, а там с пятого на шестое. Надо опять инженера звать.

— Инженера… Слушай, Чуха, а ты замок на двери менял?

— Вчера, как ты сказал…

— Не было замка, Чуха. Я подумал, что ты опять профилонил, хотел на обратном пути тебя носом потыкать. Так, говоришь, пломбы целы?

— Целы, Сашок, точно говорю: целы.

— Слава Аллаху. Ладно, придется засветлять. Проверишь балкон — и спускайся. Да ствол держи наготове.

— Понял, Сашок. Иду.

Наверху застучали сапоги, а человек у парапета перезарядил пистолет и скользящими, почти беззвучными шагами пошел назад. У меня же топор, в отчаянии подумал Мишка, можно же топором… Он не двинулся с места. Щелкнул выключатель, загорелись лампы — и засветилось небо. Солнце скользнуло из-за гор и остановилось невысоко. Мишка обтер ладонь о штаны, взялся за рубчатое тельце гранаты и потянул его на себя. Чека не отпускала. Он рванул — и чуть не выронил гранату из руки. Этого он испугался. Другого он не боялся ничего. А может быть, боялся так, что уже не чувствовал своего страха.

Человек вышел из-за угла. Он был одет в черный, наподобие танкистского, комбинезон. Лицо было то же самое, простоватое, курносое, только глаза были мертвые. Он увидел Мишку, гранату в его руке и все просчитал и все понял.

И Мишка все понял, глядя в эти глаза, и уже не слышал, как тот сказал:

— Эй, парень, поосторожней с этой штукой!

При первых звуках голоса Мишка ослабил пальцы, и предохранительная скоба полетела, вращаясь, как бумеранг; хлопнул капсюль, и запахло пистонами — как от детского пистолетика. Мишка держал гранату в поднятом как бы в ротфронтовском приветствии кулаке. У человека в черном делались нормальные глаза и что-то менялось в лице; потом он стал медленно падать назад, одновременно отворачивая лицо и закрывая руками голову. Чудак, подумал Мишка, это же «фенька», от нее не закроешься локтями. Ему было легко и спокойно. И даже предчувствие чего-то радостного возникло и дало себя ощутить…

Все это длилось слишком долго.

Человек в черном зашевелился, приподнял плечи и, повернув голову, посмотрел на Мишку. Мишка так и стоял — с неразорвавшейся гранатой, поднятой к плечу.

— Бросай, — сказал человек и ткнул рукой: вон туда. — Бросай.

Мишкина рука неловко распрямилась, и граната отлетела шагов на десять, костяно ударилась о пол и покатилась, рокоча.

— Вот и молодец… молодец… — Человек поднялся и, пошатываясь, подошел к Мишке. — Ты кто такой?

— Я здешний, — неожиданно для себя ответил Мишка и удивился своему голосу: тонкому и противному. — Я здесь живу. На втором этаже.

И, чтобы его лучше поняли, пальцем показал на потолок. Палец трясся.

— А, понятно, — улыбнулся человек в черном. — А я-то испугался, что это сайр к нам пробрался. А ты наш. Это хорошо…

И Мишка с трудом подавил в себе желание улыбнуться ему в ответ.

— Видишь, Чуха: гость у нас, — сказал человек в черном подходящему молодому. — На втором этаже, говорит, живет.

Молодой заржал.

— Крутой парень, — продолжал человек в черном. — Чуть что не по нем — гранатой. Фамилии не спросясь. Хорошо, граната тухлая была, а то соскребал бы ты меня веничком… Афганец, одно слово. Афганец, да?

— Нет, — сказал Мишка. С первого раза сказать у него не получилось, и он повторил упрямо: — Нет. Я русский.

— Русский по паспорту. А афганец по душе. Так говорят.

В голосе его чувствовалась непонятная издевка.

— Я русский, — повторил Мишка. — Афганцы те, которые там живут.

— Не хочешь, значит, афганцем быть?

— Я русский.

— Хороший парень, — сказал человек в черном. — Культурный. Все понимает…

Он сделал неуловимое движение плечом, и в глазах его Мишка увидел жадное любопытство — а потом Мишку вдруг подняло непонятной силой вверх и куда-то понесло, и без боли ударило о плиты пола, и перевернуло так, что пол оказался над головой, а небо и солнце внизу. Это было неправильно, но повернуться Мишка не смог. Он смотрел, как белое солнце превращается в черный круг на желтой стене. Он так и не понял, что умирает.

— Одним ударом, — подобострастно сказал Чуха. — Одним ударом, Сашок, а?

— Сними с него все, — прыгающим голосом велел Сашок.

— Ты что, хочешь…

— Снимай, падаль!