Николай Гацунаев - Экспресс «Надежда» (Сборник) Страница 43

До войны, он это знал точно, ближайшей железнодорожной станцией был Чарджоу и до него от Ургенча надо было добираться либо пароходом, либо попутной машиной.

— Умоешься с дороги? — предложил Игорь. — Идем на кухню.

Кухонька была с гулькин нос, но опрятная и комфортабельная: газовая плита на две конфорки, кран, раковина. Над ней аптечка с зеркальной дверцей. На аптечке стакан с зубными щетками, мыльница. На стене возле плиты — шкафчик с посудой. Под окном навесной столик и три табуретки.

— Умывайся. — Игорь кивком указал на раковину. — Сейчас полотенце чистое принесу.

И как только Иван сполоснул лицо и руки, вручил ему полотенце и решительно выставил из кухни.

— Ступай в гостиную, а я тут завтрак соображу.

«Гостиная» тоже была невелика: стол, три откидных койки, платяной шкаф. На антресолях виднелись два скатанных матраца. Третий лежал на откинутой койке, застланный байковым одеялом.

— Отдыхай, — указал Игорь на полку и включил стоявший на столе радиоприемник. — Музыку послушай. Сегодня весь день концерты будут гонять.

«Spidola», — прочитал Иван поблескивающее никелем название радиоприемника. Города на шкале настройки тоже были обозначены латинскими буквами. «Трофейный», — решил Иван, садясь на полку, и вдруг весь напрягся:

«Вставай, страна огромная,Вставай на смертный бой!

— загремел в вагончике хор суровых мужских голосов. -

С фашистской силой темною,С проклятою ордой!»

Игорь убавил громкость, подмигнул и отправился готовить завтрак.

«Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна,Идет война народная,Священная война!»

Песня брала за душу, будила воспоминания, сближала дальние дали. Теперь он уже не чувствовал себя посторонним в этом поначалу чужом для него мире, нащупал связующее звено. И звеном этим была песня.

Иван шагнул к окну и сдвинул противомоскитную сетку. В лицо дохнуло прохладой. У самого горизонта группами и поодиночке шли пыльные смерчи, и было в их движении что-то пугающе нереальное, неподвластное привычным земным категориям и закономерностям. Сквозь заключительные аккорды песни прорезался голос диктора:

— Тридцать лет назад, 9 мая 1945 года залпы салюта над поверженным в прах рейхстагом возвестили миру о победе советского народа над гитлеровской Германией!

— Т-та-ак-к… — Иван почувствовал, что вот-вот упадет и медленно опустился на койку. Лоб опять покрылся холодным потом. Он достал платок, расправил и уткнулся в него лицом. Победа. Он так ждал этого дня… На фронте, в госпитале… Каждым вылетом, каждым сбитым фашистским самолетом старался приблизить победу… Тысячу раз представлял себе этот день, огни салюта, сияющие лица однополчан, ощущение безграничной радости… И вот — победа. А он узнает о ней тридцать лет спустя!.. И нет вокруг никого из друзей. И ощущения радости нет, а только горькое чувство вины… Вины? А в чем его вина?!.

— Аспирин-то я тебе забыл дать. Э, братишка, да тебе, я смотрю, совсем худо. — Игорь выключил приемник, протянул Ивану таблетку и стакан с водой. — Держи-ка…

Зарудный машинально взял аспирин.

— Глотай, — скомандовал Игорь. — И на боковую. Сосни чуток. Проснешься, позавтракаем.

Иван проглотил таблетку, отдал стакан, лег, закинув руки за голову. Закрыл глаза.

Что теперь? Вопрос родился в сознании сам собой. И, как ни странно, вдруг само собой пришло спокойствие. Схлынуло нервное напряжение, стало легко и покойно, как бывает, когда возвращаешься домой после утомительно долгой поездки.

Домой… Иван обвел взглядом немудрящее убранство вагончика и усмехнулся. Прав стервец Руперт — непостижимое существо человек. В экспрессе все было в тысячу раз комфортабельнее: живи не хочу! Но там он чувствовал себя чужим, а здесь… Здесь он дома.

И дело даже не в том, что, судя по всему, отсюда рукой подать до Турткуля: тридцать лет срок не малый, все там наверняка изменилось.

Он поднялся и включил радио. Передавали старинный марш «Прощание славянки». Из кухни потянуло горячими шкварками.

— Вань! — позвал Игорь. — Ты яичницу как любишь, — глазунью или взболтать?

— Все равно. — Он похлопал по карманам комбинезона. Папирос не было.

— Как? — не расслышал Игорь.

Иван вышел в тамбур, полез в карман куртки.

— Все равно, говорю.

Дверь в кухню была открыта. Игорь во всю колдовал над сковородкой. Увидел Ивана, кивнул.

— Кури здесь. Тут кроме меня все смолят.

Кончил разбивать яйца на сковородку, убавил огонь. Обернулся.

— А куртка у тебя — блеск. Кожаная, на меху. Летаешь или технарь?

— Летаю.

— Понятно. — Он выключил конфорку под сковородкой. На второй конфорке поблескивал металлический чайник.

— А, ч-черт! Забыл совсем. Будь другом, слетай к мотоциклу, сумку принеси. Помидоры там, огурцы, зелень всякая.

Стол удался на славу. Салат из свежих помидоров и огурцов. Редиска. Гора зелени. Яичница-глазунья и нарезанный тонкими ломтиками копченый окорок.

— Собственного копчения, — похвастал Игорь. Достал из сумки четвертинку с изумрудно-зеленой этикеткой. Жидкость в бутылке была под стать этикетке, — светло-зеленая.

— «Шайкурай», — прочел Иван. — Это что?

— А шут ее знает, — признался Игорь. — Настойка какая-то. Я в этих делах не мастак. За День Победы.

Он налил по полрюмки и поставил бутылку на стол. Осторожно, двумя пальцами взялся за рюмку.

— Батя у меня с войны не вернулся. — Помолчал, глядя куда-то в окно внезапно посерьезневшими глазами. Вздохнул. — Давай за него.

Наливка горчила. Наливка пахла дикой полынью, бескрайним степным привольем.

— Ешь, Ваня. Закусывай. Ветчину бери.

Смутное воспоминание шевельнулось в душе. На мгновенье стало тревожно и неуютно. И тут же прошло.

— Сам-то из каких краев будешь? — спросил Игорь.

— Из Турткуля.

— Надо же! Земляки.

Иван стиснул зубы и пристально вгляделся в лицо собеседника. Тот продолжал, ничего не замечая.

— И батя мой в Турткуле родился. Не в нынешнем, конечно. В том, который Дарья смыла.

Сомнения нарастали со скоростью катящегося с горы снежного кома. Вопрос рвался с губ, но он пересилил себя и промолчал.

— Отец еще до войны из Турткуля уехал. В летное училище. Там и женился. А как война началась, жену сюда отправил.

«Молчи, — приказал себе Иван. — Молчи и не строй догадок. Мало ли похожих судеб…»