Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу Страница 43

Дорогая Обри,

Если ты это читаешь, значит, меня уже нет в живых. Впрочем, таков и был план. Наверное, я сейчас внизу, в морге, лежу в контейнере и жду, когда кто-нибудь доставит меня к тебе. А хотелось бы вообразить, что я в фотонной торпедной трубе звездолета «Энтерпрайз» и меня скоро запустят в космос, как Спока в финале «Гнева Хана». Или что я в капсуле из «Космической Одиссеи 2001 года», готовлюсь стать звездным дитя. Никогда ведь не знаешь, верно? Иногда я воображаю свои поминки. Что будут говорить обо мне люди? Что скажешь ты? Может быть, у нас и правда были просто добрые рабочие отношения. Но мне всегда было интересно, что между нами на самом деле. Нравилось представлять, что мы не просто гуляем вместе, что это свидания. Что, если бы я не был для тебя тем парнем из больницы? Если бы моя мать не умерла, и мы с тобой познакомились в музыкальном магазине или еще где-то задолго до того, как мир чокнулся. У тебя в руках был бы LP “The Velvet Underground”, а у меня – “Hüsker Dü”. Хочется верить, что моего невеликого обаяния хватило бы, чтобы тебя зацепить. В общем, вне зависимости от того, кем мы друг другу приходились, ты все еще человек, которому я посылаю эту коробку.

На поминки Лэрда приходит всего человек десять. Возможно, часть из них – работники похоронного бюро. В зале все отделано деревом и выдержано в приглушенных оттенках зеленого, как будто яркие цвета – это неуважение к скорбящим. Повсюду расставлены коробки с бумажными носовыми платками. Впереди у подиума – кусок мрамора с большим портретом Лэрда; судя по тому, что на фото он в брекетах, сделали его еще в школе. Мы ищем, где присесть, Орли жестами показывает, что в первом ряду, рядом с ней, еще осталась пара свободных мест.

– Я думала, придет отец со своей подружкой, – объясняет она. – Правда, он уже много лет толком с нами не общается, хотя поначалу пытался быть хорошим папой. Ну и ладно. А то я еще, не дай бог, врезала бы ему.

– Соболезную вашей утрате, – говорит Татсу.

Кроме нас, в первом ряду сидит только мужчина в кольчуге. Говорит, они с Лэрдом вместе играли в «Мечи безмятежности», и вот он увидел некролог и пришел. По его словам, Лэрд был его онлайн-братом, другом-рыцарем. Слушая сира Годрика с Острова Чести, я вспоминаю письмо Лэрда – как он признался, что думал обо мне, как сунул в рот крекер, когда я его поцеловала. К кафедре приближается распорядитель, а я всеми силами борюсь с подкатывающими слезами.

– Мы собрались здесь, чтобы почтить жизнь, отданную долгу, жизнь, отобранную слишком рано. Знаю, в последние годы многим из вас пришлось с подобным столкнуться, – начинает распорядитель. – Вы не могли бы подняться, чтобы вместе спеть песню?

Кто-то начинает играть на акустической гитаре начало «Удовлетворенный ум» Джеффа Бакли. Я открываю программку с текстом. Со всех сторон от меня родственники Лэрда. Они начинают петь, и мне кажется, будто я парю в невидимой раковине, наполненной статическим электричеством. Вспоминаю, как Лэрд лежал на больничной койке, как мы ездили в город-призрак, как он явился ко мне в лабораторию в футболке Ramones, принес резюме и объявил, что хочет пожертвовать тело науке. Песня заканчивается, все замолкают. Распорядитель вызывает Орли. Я же медленно опускаюсь обратно на свое место. Татсу гладит меня по спине и дает платок.

– До смерти мамы мы с братом не так уж много времени проводили вместе. Чума многое у нас забрала. Забрала Лэрда. С другой стороны, благодаря ей мне выпала возможность узнать брата с новой стороны. В детстве он мечтал стать космонавтом, потом археологом, потом изучать климат. Потом вдруг захотел помогать больным. Каждый год у него появлялась новая мечта. И многие из этих идей он мог бы осуществить, если бы ему хватило времени.

Когда Обри заканчивает говорить, на мрамор проецируется фото, где маленький Лэрд стоит возле капсулы «Аполло» в институте Смитсона. Потом выступают другие родственники, за ними выходит сир Годрик, обнажает пластмассовый меч и напутствует Лэрда смело лететь в зал воинов.

– Кто-нибудь еще хочет сказать пару слов? – спрашивает распорядитель.

Орли трогает меня за руку, наверное, хочет, чтобы я выступила. Но я не знаю, что сказать. Официально я всего лишь сотрудник лаборатории, который собирается разрезать Лэрда на части. Татсу замечает, как я ерзаю. Сжимаю пальцы Орли.

– Тогда давайте перейдем в другую комнату и послушаем музыку, которую Лэрд так любил, – говорит распорядитель.

– Прости, – шепчу я Орли и бегу в туалет.

Из колонок играет «Смотри, не забывай (обо мне)» Simple Minds. Сидя на унитазе, представляю, что бы я сказала, если бы у меня хватило смелости подняться на кафедру. Не в последнюю очередь я промолчала из-за того, что в первом ряду сидел Татсу.

– Привет, я Обри, меня тут мало кто знает, но в последний год я много времени проводила с Лэрдом.

Открыв сумочку, вынимаю из нее письмо номер два.

Дорогая Обри!

После смерти мамы я часто притворялся, что могу придумать, как все исправить. Может, сделаю что-то – и какой-нибудь ребенок не потеряет своих родителей. Орли отправилась в Лос-Анджелес изображать филантропа – открывать новые чумные отделения в больницах, а меня оставила с отцом, который никогда не умел со мной общаться. До встречи с тобой я думал, что, если бы не дерьмовые оценки, я мог бы снова пойти учиться – на этот раз заняться эпидемиологией. Наверное, притворяться – это уже что-то. Именно тогда я стал собирать статьи о чуме. Дважды прочел просочившиеся в прессу исследования Клиффа Мияширо, в которых он с коллегами пытался предупредить мир. Никто не думал, что такое может случиться. Я постоянно смотрел медицинские сериалы, воображая, как надеваю белый халат и помогаю людям. Но ты была настоящая. Ты меня слушала. И дала возможность что-то сделать в память о матери.

Выйдя из туалета, обнаруживаю, что Татсу ждет меня с бокалом вина в руке.

– Спасибо!

Вино пахнет уксусом, у него резкий кислый привкус. Но я все равно осушаю бокал в два глотка. Понимаю, Татсу пытается меня поддержать, но я устала притворяться, что нам нужно всего лишь