Гарднер Дозуа - Лучшее за год XXV.I Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк Страница 42

Где бы они ни были, с кем бы ни говорили, все без исключения вели себя подобным образом. Один лишь Генри спокойно выдерживал взгляд Элизабет.

— Ты Элизабет Одри, — повторил он, когда та в конце концов пожаловалась. — Создательница миров. Идем-ка. Думаю, тебе понравится. Транспорт уже ждет.

Они покинули лабораторию, оставив позади все эти раболепные лица. Элизабет шла за Генри, с досадой замечая, что, как и прежде, он оставался коротышкой. Будь ее помощник на шесть или семь дюймов выше, это придало бы ему больше солидности. Следующий период сна должен был растянуться на целых четыреста лет. Если она поговорит с врачами, они сделают все, что потребуется, и Генри не придется мучиться в сомнениях, принимая решение самостоятельно. В конце концов, если он собирается быть ее единственным представителем в будущем, где ее будут знать лишь как вечно отсутствующего босса, то он должен соответствовать статусу Элизабет.

— Вот и машина, — сказал Генри, когда автомобиль вывернул из переулка.

Элизабет села первой. Через милю нагромождение зданий вдруг раздвинулось, отдавая пространство ровной круглой плоскости. Высоко над головой крыша Лапуты дугой изгибалась навстречу далеким горизонтам. Мрачно светило солнце, яркая, пунцовая точка на темнеющем небосклоне. Здесь, вдали от искусственного городского освещения, красный свет лился Элизабет на руки, на металлические бока автомобиля, на лицо Генри. Она повернула руки ладонями к себе: те просвечивали красным.

— Что это за место?

— Блистер-Парк. Идем.

Едва они вышли из машины, Элизабет обнаружила, что пол абсолютно прозрачен. Прямо у них под ногами плыли, меняя форму, облака Венеры, почти черные в тени Лапуты; впрочем, город парил очень высоко, так что льющийся солнечный свет в достаточной степени озарял клубы оранжевого, красного, коричневого дыма. Генри и Элизабет отошли от машины, подальше от зданий, и вскоре иллюзия прогулки по облакам сделалась полной.

Внизу, погруженные в бархатную тень, мерцали ярко-красные и желтые вспышки.

— Вулканы, — пояснил Генри. — Венера и прежде была неспокойной, но наши бомбардировки спровоцировали новые извержения. Атмосферные техники сообщили мне, что это хороший знак. Они используют новые химические соединения в воздухе, чтобы катализом исключить ненужные компоненты и создать необходимые. Таким образом, атмосфера станет пригодна для дыхания еще прежде, чем они закончат.

— Принимая в расчет усовершенствование технологий, когда я смогу прогуляться по поверхности без специального снаряжения?

— Все еще через тысячу лет или около того. Пожалуй, все случилось бы гораздо раньше, если бы люди изменили собственную физиологию. Скажем, стали бы менее восприимчивы к высоким температурам и потребляли бы меньше кислорода.

— Это подходит для рабочих, согласна. Для тех, кто прокладывает путь. Но проект не будет завершен, пока Венера не станет лучше Земли.

Элизабет отчетливо видела эту картину: поверхность, покрытая густыми лесами, сбалансированные экосистемы, люди, обретшие умеренность и склонившие головы перед лицом идеального мира.

— Но у нее своя прелесть. — Генри повернул голову, и идущий снизу свет бросил тень на его лицо.

— Она была безобразна, когда мы начинали. Почти никакого вращения. Адское пекло. Переизбыток углекислоты. Давление на поверхности эквивалентно давлению на километровой глубине. Жизни нет. Нет ничего. Наименее привлекательный уголок Солнечной системы и до сих пор чудовищно уродливый. Но ничего, когда я закончу, здесь будет сущий рай.

Элизабет дошла до центра Блистер-Парка. Она раскинула руки в стороны ладонями вниз, словно канатоходец. Она не поднимала головы, видела только облака и пульсирующий, курящийся дым вулканов. К своему удивлению, Элизабет не чувствовала никакого головокружения. Она плавно шагала по невидимой поверхности, словно была рождена для этого.

— Я богиня, — прошептали ее губы.

Сон длился четыреста лет, и Элизабет знала, что спит. Она бежала по долгому зеленому склону вместе с братом. Хотя она никогда его не знала. Он умер, едва появившись на свет, став одной из тысяч жертв эпидемии мертворождения, когда плод оказывался настолько деформирован, что напрочь лишался способности дышать самостоятельно. Наиболее гуманным представлялось дать таким младенцам умереть. Смерть за смертью. Науке понадобилось несколько лет, чтобы выявить причину мора, убившего брата Элизабет. То оказалась первая из токсичных эпидемий на Земле, но для малыша все уже было кончено.

Тем не менее во сне Элизабет он бежал рядом с нею к ручью, что тек среди сочных, покрытых росой трав. У кромки воды они замерли. Ни лягушек, ни раков под камнями. Она не знала, почему хотела найти лягушек и раков; никогда прежде ей такого не снилось, но тем не менее укол разочарования проник в сердце. Болотистые отмели тянулись вдоль обоих берегов, из зловонной грязи торчал бурый, поломанный камыш. Груды картонных коробок выглядывали из воды, покрытые густым и ядовитым на вид илом.

Элизабет взяла брата за руку, и они двинулись вниз по течению, стараясь не замочить ноги. За поворотом ручей нырял под ограду и дальше тек по парку. Дети открыли ворота. Коротко постриженный газон живописно укрывал холм, сбегавший к цементному бордюру; тот был выложен вдоль направления потока, теперь мчавшегося по открытой дренажной трубе. Многочисленные таблички и знаки предупреждали о том, что вода заражена, однако братишка уже плюхнулся на живот и тянулся рукой к ее поверхности. Элизабет хотела окликнуть его, но звук застрял в горле. Пальцы мальчика коснулись воды, и ребенок обернулся, посмотрев на сестру темными, серьезными глазами (где-то она их уже видела). На лице его красовался шрам. Ей захотелось стереть уродливую отметину, она бросилась на колени, схватила брата за плечи, но его кожа вдруг сделалась холодной, как у статуи. Да он уже и превратился в статую, в бронзового мальчика, лежащего на боку подле ручья; одежда из литого металла, пятна коррозии там, где шлифовка была не слишком тщательной.

Элизабет сидела рядом с ним на берегу заключенного в рукотворное русло потока. В небе ни облачка, только множественные инверсионные следы самолетов, пересекающиеся друг с другом, будто кто-то разлиновал поле для игры в крестики-нолики невероятных масштабов. Воздух пах городом и перенаселением; слишком много людей, толпы людей, история на истории в высотках за парком. Вдали раздавался стук металла о металл: там возводили новые дома. На другом берегу ручья, за пластмассовым забором сад был полон неестественно ровных рядов цветов. Элизабет обернулась на решетку, сквозь которую сбрасывались в ручей нечистоты. Все ошибались. Она знала: все ошибались, но кричать было поздно. Брат был мертв, и она не дышала. Статуя не держала ее за руку.