Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин Страница 4

– Ну ты с волхвами-то… побережней!

– А чего их теперь беречь? Солнышка-то так и так нетути! Проспали солнышко!

Заполошно взвыла какая-то баба, а за ней и все прочие.

– Тихо! – орал, продираясь сквозь толпу на дырявых локтях, Шумок, прозванный так давно и неспроста. – Ти-ха! Виноватых ищете? Сами виноватые! Солнышку от вас жертвы надо, а вы что ему жертвуете? Чурки резные?

Толпа ухнула нутром, заворчала угрожающе:

– Ну ты полегче насчёт чурок-то! За чурки, знаешь…

– Берендеи! Да что ж это? Идольцев резных чурками зовёт!

– На чертоплешину[16] давно не нарывался?

– Да погоди, может, что дельное скажет!

Шумок полез на плотный сугроб, то и дело проваливаясь, ища места повыше и покрепче.

– Куколок-берендеек режете? – зловеще спросил он, утвердясь. – А что они означают, куколки-то? Берендейки-то!

– Берендеек и означают, – сердито ответили из толпы.

– Вот! – закричал Шумок, заслоняя звёзды воздетыми над головой мохнатыми рукавицами. – Вот она, жадность-то людская! В прежние времена для солнышка берендейку выбирали, и не абы какую, а самую что ни на есть молодую, пригожую!

– Да это когда было?

– Да когда бы ни было! А теперь? Что ж оно, солнышко-то, слепое? Идола деревянного от живого человека не отличит? И ладно бы хоть в рост в берендейский резали, как раньше, а то ведь совсем уже стыд потеряли – режут куколок с локоток!

В запальчивости Шумок отрубил на правой руке размер куколки, и толпа взревела от обиды. Очень уж оскорбительным вышло у него это движение.

– Да отшелушить его на обе корки!

– Вот из-за таких-то и солнышко вставать не хочет!

– Боярин, чего смотришь? За виски да в тиски!

Блуд Чадович стоял в раздумье, уперев бороду в грудь, отчего и вовсе стал похож на зубра. Ежели, конечно, сбоку смотреть.

– Ты… – начал он, бросив на Шумка из-под тяжёлой боярской брови недобрый взгляд, и толпа стихла. – Ты давай не петляй. Прямо говори: куда клонишь-то?

Шумок приосанился, огляделся. Шеёнка – тонкая, сам сморчок сморчком, весь вывихнутый, изломанный. А горло не иначе лужёное…

– Человеческой жертвы хочет солнышко! – объявил он ликующе.

Толпа оторопело моргала заиндевелыми ресницами. Ойкнул девичий голос.

– Вот тебя и принесём сейчас, – кровожадно пообещала Шумку богатырского сложения баба, и все неуверенно взгоготнули.

Потом вдруг задумались, переглянулись и, приподняв смоляные светочи, пристально всмотрелись в Шумка.

– Эй! Вы что это? – Он попятился и тут же провалился в сугроб по пояс. – Нашли берендейку! Кто ж мужиков-то в жертву приносит?

Нет, в жертву, конечно, Шумка приносить бы не стали, а вот потоптать, как водится, потоптали бы. Спасло чудо. На мохнатые снежные крыши с замороженным над трубами дымом лёг внезапно нежный розовый отсвет. Шумно выдохнув по клубу пара, повернулись к востоку. Там, над обозначившейся вдруг зубчатой синеватой цепью Кудыкиных гор, уже разгоралось алое зарево, а через несколько мгновений явилось, взмыло в небо долгожданное солнышко.

Все так и ахнули. А приглядевшись – охнули. По алому шару бродило, то появляясь, то исчезая, тёмное пятнышко. Хотите верьте, хотите нет, а только солнышко восходило чётное. Второй день подряд.

Глава 2. Утро ясное

За ночь выстыли не только горенки. Неслыханный мороз сковал округу. Разве что на границе с Чёрной Сумеречью случалась накануне весны такая стужа. Зеркальная Вытекла опушилась туманом, лес на том берегу стоял белый, косматый. Уносящееся ввысь солнышко плясало от холода, а плавающее по нему тёмное пятно было отчётливым, как никогда.

Жуткая выпала ночка, да и утречко не лучше. Отродясь такого не бывало, чтобы два дня подряд оказались чётными. На торг, понятно, никто не поехал: какие уж тут торги! Двинулись было всей слободкой бить погорельцев, но те ещё ночью смекнули, что будут бить, и куда-то попрятались. С горя развалили им землянки да и вернулись ни с чем.

Толки шли такие, что оторопь брала и сердце зябло. Шептали, к примеру, о близком конце света, предрекали всеобщую смуту. Вспомнили, конечно, и про лежащий неподалёку в развалинах мёртвый город, за грехи обитателей дотла спалённый солнышком в незапамятные ещё времена и ныне населённый одними только беженцами из Чёрной Сумеречи.

Боярин Блуд Чадович послал за волхвами. Явился один – весь в оберегах, с медным гладким ликом на посохе. Зато у самого харя – хоть топоры на ней точи. Въедливый Шумок пристал к волхву, как пьяный к тыну: скажи да скажи, чем провинились перед солнышком. Кудесник отвечал уклончиво: разгневали, дескать, всем по мелочи – идольцев вон резных жертвуете неохотно, золу с Теплынь-озера редко вывозите…

Всколыхнулся слободской люд, загомонил:

– Да нам её и не положено вывозить, золу-то! Она нам вообще без надобности. Это вон сволочане землю золой удобряют, с них, стало быть, и спрос!

– Идольцев мы не жертвуем? А кто ж тогда жертвует, если не мы?

– Ты, кудесниче, плети-плети, да оглядывайся! Это что ж выходит: на волка поклёп, а зайцы кобылу съели?

Волхв понял, что оплошал, начал исправляться.

– Ну, жертвовать-то, допустим, жертвуете, – признал он с неохотой. – А стружки снимаете много. Возьмёшь берендейку в руку, а в ней и весу нет…

Возроптали древорезы. Насчёт стружки распря шла давняя. Дровами дом обогревать – разоришься, поэтому резать чурки старались поглубже и поискуснее. Оставшуюся в изобилии стружку отправляли под гнёт, а получившимися жемками древесными топили печи. А зимы-то ведь год от году становились всё студёнее и студёнее…

– Так оно что ж, по-твоему, солнышко-то? – жалобно закричал Кудыка. – На вес, что ли, жертву принимает? Оно, тресветлое, на красоту резьбы смотрит!

– По счёту приносим, куколка в куколку! – врубился в спор Плоскыня.

– Да вы-то приносите… А вот сволочане…

Ну, услышав про сволочан, народ и вовсе кадыки распустил. Не любили теплынцы сволочан. Да и те их тоже… Так уж издавна повелось, что одни промышляли хлебопашеством, а другие ремёслами и торговлей. Много обид накопилось, много.

– Все леса свои выжгли, под пашню извели! – бушевали древорезы. – Конечно, им теперь и берендейку вырезать не из чего!

– Только и забот, что землицу сохой ковырять!

– И цены на хлеб нарочно подымают. Ну где это видано: пять берендеек за мерку?

Найдя виновных, приободрились, даже приосанились. Шумок, правда, не удержался, вылез опять насчёт конца света и человеческой жертвы, за что огрёб с ночи ещё заработанную чертоплешину, да и суходушину[17] в довесок. Не будь рядом волхва, точно бы потоптали.

Кудесник осерчал, стукнул в мёрзлую землю посохом и, прекратив начавшееся уже избиение, разобъяснил, что жертвы человеческие солнышку не угодны, а вот