Семиозис - Сью Бёрк Страница 39

Она перерезала тростинку каменным ножом – и возмущенно посмотрела на этот камень.

– Мы много чего могли бы, будь у нас железо. А его нет. И найти его не удается – если не считать немногочисленные фрагменты метеоритов, а их приходится использовать для пищевых добавок. Наверное, нам лучше было бы вообще забыть про Землю. Но забывать нельзя, потому что когда-нибудь мы снова сможем все это делать, и нам нельзя терять время на то, чтобы заново открывать, как это делается. Вот только мы будем это делать по-мирному, а не по-земному, потому что знаем, что было на Земле.

Какое-то время она работала молча, протягивая тростинки. Я никогда раньше не видел ее разгневанной – но, конечно, гнева в ней было достаточно для того, чтобы сжигать землянина на каждом весеннем праздновании.

– По-мирному, – повторила она. – А ведь родители даже не рассказали нам всего про земное. Про религию. Идеологии. Экономику. Войны. Это все для нас просто слова! Они нам всего этого не доверили. Они умерли, их нет – и все равно они решают, как нам жить и сколько можно знать, потому что считали, что разбираются во всем лучше нас. И они оставили нас ущербными – и, что хуже всего, мы знаем, что ущербны. Все те книги, что мы скопировали с компьютеров перед тем, как они отказали, – это лишь малая доля того, что можно было бы знать, крошечная доля. Я как-то видела упоминание земной библиотеки с миллионом книг!

Я задумался об этом: о том, сколько всего можно было бы знать, как это узнавать и у кого учиться, – пока она заканчивала нижнюю часть корзины – обо всем том, что мы хотели бы знать, если бы знали, что это существует.

– Бамбук пытается поговорить с нами о противоположностях, – сказал я. – По-моему, нам надо ответить.

Она вскинула голову, внезапно теряя свою злость.

– Противоположности. Было бы здорово поговорить с бамбуком о противоположностях. Или хоть о чем-то.

Она отложила инструменты, отправила тростник для верхней части в чан отмокать, и мы ушли.

По дороге нам встретилась Зои.

– Я очень сожалею… насчет Снежки, – сказала она.

Я поблагодарил ее, а потом обнял, потому что она вроде как этого ожидала – а мне это было приятно.

Я заглянул ей в глаза.

– Бросай Фицджеральда и перебирайся жить ко мне.

Она окаменела, а потом качнула головой:

– О, я знаю, как тяжело терять детей.

– Я давно этого хотел. Я хочу жить с тобой. Тебе со мной будет лучше, чем с Фицджеральдом. Я тебя люблю. Вот увидишь. Я подарю тебе счастье.

Она ответила не сразу. Обдумывает? Она отвела взгляд.

– Я тоже тебя люблю. Я… я подумаю. Обязательно. Ты хороший, Хигг. Я… я подумаю.

Я понял, что она и думать не станет, но дал ей уйти – и смотрел ей вслед, пока она уходила. Она всегда будет рядом, может, даже снова придет ко мне в постель, но не останется. Она обещала подумать просто по доброте душевной.

Я совсем забыл, что Сильвия стоит рядом – и стал соображать, как объясниться, но она просто взяла меня за руку и по дороге до бамбукового шоу говорила о последних археологических находках от стекловаров и о том, как со временем город расширяли.

Мы рассмотрели цветы. Белые умерли и засохли. Темные умерли и превратились в мокрую кашу. Часть чертополохов умерла, часть осталась расти. Белое и черное, верх и низ, мокрый и сухой, мертвый и живой. Очевидные противоположности. Мы нашли Раджу, обсудили свою идею и взялись за дело.

У основания ствола с белыми цветами мы закопали ложку кислоты из лаборатории, а у ствола с черными – щелочи. Мы положили уголек и кусок льда у двух противоположных стволов – достаточно маленькие, чтобы не причинить вреда, но достаточно большие, чтобы их заметили. Мы посадили один тюльпан корнями вверх, а второй – корнями вниз. Мы выкопали ямы, оставив одну сухой и наполнив вторую водой. Я нанес горизонтальный разрез на один ствол и вертикальный – на соседний. Мы обернули черную ветку белой тряпицей, а черную завязали вокруг белой. Мы посадили всхожие семена и стерильные семена.

Работая, мы обсуждали другие противоположности, которые нельзя было выразить. Счастливый и печальный. Земля и Мир. Молодой и старый. День и ночь. Здоровье и болезнь. Растения тоже болеют. Наверное, инфекция попадает им в устьица – поры, которыми они дышат. У растения на каждом листе миллионы устьиц. У Снежки в легких были миллионы альвеол – крошечных пузырьков. Растения могут отрастить новые листья. Она не могла заменить себе легкие.

По словам Раджи, растения создают бесконечное разнообразие соединений, включая антибиотики. На Земле с помощью генной инженерии создали плоды и зерна, содержащие лекарственные вещества. Мы уже знали, что бамбук производит витамины и другие вещества, поддерживая наше здоровье. Она сказала, что если он может вырабатывать эти соединения, то мог бы создавать все, о чем бы мы ни попросили. Староземная техника почти сдохла. Если мы сможем просить о том, что нам нужно…

Мы были далеки от такого уровня обмена, но, возможно, уже заложили основу. Когда-нибудь все младенцы будут выживать.

Раджа ушла. Мы с Сильвией собрали инструменты.

– Хорошо поработали, – сказала она. – Может, мы мало что сказали, но я говорила с удовольствием.

– Разговор с растениями. Мне нравится.

Мы уже собирались уходить, но она вдруг остановилась.

– Каждое поколение создает свои правила, – сказала она. – Женщины твоего поколения все обдумали, и у них насчет тебя свое соглашение. Они мне не рассказывали, но я о нем знаю – и, конечно, тебе они не рассказывали, но ты, наверное, догадался. Они предпочитают бесплодных мужей, потому что так они могут регулировать частоту своих беременностей. Если они будут слишком частыми, то дети получатся менее здоровыми. А у тебя хорошие гены, очень хорошие гены, и они рады, что ты у них есть. Они делят тебя между собой, они тебя используют. Я считаю, что это жестоко, и знаю, что тебе это не нравится, но не могу вмешиваться. Вот только ничего не делать оказалось неожиданно трудно.

– Я счастлив.

– Правда?

– Я хочу быть счастливым и потому счастлив.

Похоже, она мне не поверила, но вмешиваться не собиралась.

Я бодрствовал всю ночь, так что отправился домой поспать, но по пути задержался у дома Индиры с Беком. Его отец сказал,