Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 06 Страница 37

— Какие взятки, — удивился Юрий Сергеевич и вдруг густо покраснел.

— Учтите, что убитая газетой муха мученицей не считается, — ни к селу ни к городу вдруг добавил черт. Юрий Сергеевич содрогнулся.

— Я согласен, — сдавленным голосом произнес он.

Пошли дальше по списку.

— Коттедж в Петербурге и вилла на Канарах.

— Улучшение жилищных условий на 10–15 метров.

— «Мерседес-бенц».

— Велосипед отечественного производства. Да и для здоровья полезнее, — извиняющимся тоном добавил Федя.

— Вечная (вторая) молодость.

— Излечение геморроя, простатита, люмбаго, — монотонно перечислил черт по своей тетради, слегка запнувшись, впрочем, на последнем слове. — Магическим путем, — поспешно добавил он, видя унылое лицо клиента.

Юрий Сергеевич успокоился: врачей он боялся с детства и визит в больницу расценивал как трагедию, не говоря уже об операции. Сошлись на геморрое.

Говорить далее о гареме было как-то неловко, где и как его содержать, поэтому продавец души зачитал свое условие, как сейчас говорят, на автомате, но черт — мужчина и хороший психолог по профессии — только сочувственно кивнул и снова полез в свою тетрадь.

— Три варианта на выбор клиента: бесплатное посещение публичного дома (7 дней), курортный роман (21 день), новая жена.

— Студентка? — вскинулся, как драгунский конь, Юрий Сергеевич.

— Вдова сорока — сорока пяти годов, — уточнил Федя. Глаза доцента погасли, он выбрал курортный роман.

— Ну что, подписываем договор? — черт вынул из портфеля стандартный бланк и стал его заполнять. Продается (покупается) бессмертная душа: земные блага на адские муки. Вечные. Примечание первое: до Страшного Суда последующее прощение гарантируется Небесной канцелярией. Примечание второе: на Пасху душа от мук освобождается. Дописав остальные пункты соглашения, черт обернулся к Юрию Сергеевичу:

— Подписываем?

Юрий Сергеевич достал из кармана одеколон.

— Это еще зачем? — изумился Федор. Доцент смутился:

— Ну, как же, дезинфекция, подписывают кровью…

— Суеверие, — проворчал черт, протягивая шариковую авторучку.

Чернила, впрочем, были красного цвета… Обе высокие договаривающиеся стороны подписались. Затем представитель нечистой силы вытащил из портфеля и отсчитал три тысячи рублей:

— Расписки не надо.

Потом извлек оттуда черную засушенную руку со скрюченными пальцами.

— Что это? — со страхом уставился доцент на этот жуткий артефакт.

— Рука гаитянского колдуна, казненного инквизицией, — охотно пояснил Федя. — Рука прошла клинические испытания, — заверил он. — Лечит путем приложения к нужному месту.

Когда Юрий Сергеевич застегивал брюки, его лицо сияло — он любил свой маленький, отделанный кафелем кабине-тик, часами там читая и медитируя…

— Остальное получите в ближайшие три месяца, — уведомил черт и, чувствуя торжественность момента, объявил:

— Поздравляю с продажей. Ад ждет вас!

Юрий Сергеевич вытянул руки по швам. Партнеры еще раз пожали друг другу руки, и Федя исчез в левом углу.

Зазвонил телефон. В трубке защебетал голосок Серафимы Павловны, страшной, как германская война, старой девы с кафедры русского языка.

— Я только что из профкома. Решено дать вам квартиру с большей площадью, правда, в Ново-Ермаковке. И, самое главное, — голосок поднялся на октаву выше, — нам выделили две путевки в Белокуриху. Едем на той неделе.

Да, похоже, курортный роман уже начинается…

Андрей Малышев

ЧЕРТ

Бледный свет из окна отражался в круглых старомодных очках Павла. Сельский почтальон склонился над столом с паяльником в руке. Он снимал у бабки Евдокии времянку в дальнем углу участка, за старыми яблонями, возле вросшей в землю бани. Потапенко не платил за «угол» деньгами, рассчитывался посильной помощью по хозяйству. Дед Матвей по большей части был мастер точить лясы, шататься по Тришнево да выпивать с мужиками. Хозяин из него был никчемный.

Маленькую комнату, где помещались деревянный стол, армейская кровать, электроплита на табуретке, лакированный шкаф, набитый книгами, «буржуйка» наполнила дымом и приятным запахом канифоли. Тесный предбанник был заставлен старыми черно-белыми телевизорами, которые больше напоминали мебель, и радиоприемниками, громоздившимися шаткой пирамидой возле самой двери, собранными по свалкам да купленными за копейки у местных. Пучки проводов свисали с гвоздей на стене. С ними соседствовали ремни, подшипники, ржавые шестерни, проволока и прочее железо. Под окном хранилось самое ценное — выпаянные радиодетали, микросхемы и лампы. На столе стояли полки с инструментом, стопа книг из учебников, пособий, журналов. К краю столешницы крепилась настольная лампа с допотопным металлическим абажуром.

Ранняя осень прежде времени позолотила деревья и стряхнула с них листву. Воздух стал чистым и прохладным. Утром, когда Павел собирался на работу, он первым делом, выйдя за дверь, выдыхал теплый воздух из легких и смотрел на прозрачность парового облачка. Затем его взгляд устремлялся в небо, и только после этого «ритуала» он шел на почту, чтобы взять письма, газеты с журналами и разнести по адресатам.

Сегодня был выходной, и Потапенко еще не покидал свою мастерскую — жилую комнату, спальню и кухню одновременно. Он недавно встал. Часы показывали половину четвертого, он успел только растопить печку и поставить чайник на плиту. Пока нагревалась вода, Павел решил перепаять два транзистора в схеме. Вчера ночью, когда вернулся с «прогулки», он думал об этом и решил внести изменения.

Припой жидкой каплей стек с «жала» на «ножку» транзистора. Белый дым от паяльника поднимался струйкой к потолку Потапенко склонил голову и сосредоточился на схеме.

Еще до того как постучали в дверь, почтальон знал, что к нему в гости пожаловал дед Матвей. Во-первых, кроме него к Павлу никто не приходил, во-вторых, только его подбитые железными подковками яловые сапоги издавали такой громкий звук при ходьбе по доскам, которые тянулись от хозяйского дома через заросший сад к времянке.

В дверь постучали.

— Открыто, — крикнул Потапенко.

Дверь распахнулась, на пороге возникла низкая ссутулившаяся фигура старика в телогрейке с шапкой-ушанкой на голове, в серых бесформенных штанах и в яловых сапогах.

— Здорово, почтарь.

Дед Матвей зашел во времянку и закрыл за собой дверь.

— Привет, Терентьич. Проходи. Осторожно только, я вчера «Рубин» раскурочил, на проходе валяется. Перешагни.