Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая Страница 35

Если бы на добытые пятнадцать миллиардов - как ещё в первый день поисков предложила Мария - выстроить по всей России тысячи концертных залов и сотни консерваторий, то жизнь бы уже считалась прожитой не впустую, и тогда наплевать, что кто-то может не захотеть признавать её сущность и данность… Можно потратить доллары на школы, больницы, на помощь сиротам - всё лучше, чем ложиться спать и просыпаться с мыслью о провале, аресте или о том, что доступ к добытому попадёт в руки проходимцев, коррупционеров и гангстеров. Хотя и вполне понятно, что долго пользоваться им по своему усмотрению они не смогут, поскольку жулики более высокого класса вроде Каплицкого быстро увлекут их в свой оборот и заставят играть по собственным правилам - так что и тут надо спешить, спешить…

Алексей чувствовал, что подобные же мысли бродят и в умах его друзей, поэтому отправляясь каждый день в леса, по схронам и скупкам все они, пусть и не желая того показать, ждут, что он однажды возьмёт - и отдаст наконец спасительную команду “Стоп!” А он, словно бездушный автомат, этот неведающий жалости лейтенант госбезопасности, не думая ни о последствиях, ни об альтернативах, только и знает, что гонит и гонит себя и остальных на скорую и верную погибель… Однако очередной день поисков вместе с усталостью и разочарованиями приносил и новые надежды, следуя которым Алексей придерживал и всякий раз откладывал на потом решение сворачиваться и уезжать.

Скорее всего, подобное решение виделось ему даже не позорным отступлением и дезертирством, а обрушением и гибелью всего того фантастического будущего, которое он уже успел возвести в своих мыслях и мечтах. А коли так, то добровольный выход из боя означал бы согласие на самоубийство.

Ещё одной нехорошей особенностью их работы, которая практически без перерывов шла уже три недели, являлась невозможность увидеть хоть какие-нибудь признаки, что поиски идут в верном направлении. Необходимый результат мог либо прийти, либо не прийти, промежуточные состояния исключались. В подобных условиях продолжать верить в успех становилось сродни духовному подвигу, на который, как известно, в обыденной жизни не следует делать ставку.

А тут ещё начали поступать новости просто-таки пугающие. От Ершова пришла весть, что в районе уже несколько недель негласно трудятся какие-то два “москвича” - официально приехавшие по линии Министерства культуры, однако больше похожие на людей из органов. Было известно, что они перевстречались со всем полицейским начальством, с бандитами, музейщиками и даже с городскими сумасшедшими, и ветерану стоило немалых трудов, чтобы увернуться от их навязчивого внимания.

Второе скверное известие, на этот раз из Москвы, привёз на выходных Борис: ужиная дома один, он обратил внимание, что репродукция картины Репина “Бурлаки на Волге”, которой в своё время наспех прикрыли развороченную нишу от вскрытого Алексеем тайника, висит на стене немного перекошенной. Возникло подозрение, что в квартире кто-то незаметно побывал. Приглашённый Борисом частный детектив подтвердил эти сомнения, обнаружив с помощью прибора “локализованные излучения”, но не сумев, правда, найти сами “жучки”. Алексей посоветовал Борису немедленно переселиться к кому-нибудь из друзей, однако тот, всё взвесив, решил продолжать ночевать дома и изображать привычный образ жизни, так как иначе рисковал оказаться в “крутой разработке”.

Становилось очевидным, что вести молчаливое пока что противостояние им приходится не с бандитами или иностранцами, а с собственным государством. А с государством, как известно, шутки плохи.

Нетрудно представить, в сколь тяжёлой обстановке началась для нашей экспедиции первая августовская неделя. Тревога, подавленность, близость к отчаянью - все эти слова лишь отчасти способны передать смятенное состояние их духа. Ночи стали заметно длиннее и темней, а обильная утренняя роса напоминала о скоротечности лета, которое, стартовав с беспримерных ожиданий, медленно скатывалось к рутине, лишающей надежд. Несмотря на внешнюю бодрость, силы таяли на глазах.

И вот в один из этих невесёлых вечеров, словно яркая вспышка, блеснул в руке у Петровича полиэтиленовый пакет, внутри которого угадывался ржаво-зелёный тубус от немецкого противогаза. Не обращая внимание на осыпающуюся на скатерть сухую грязь и налипшие кусочки хвои, Петрович с усилием отогнул притёртую крышку и аккуратно извлёк изнутри свёрнутую общую тетрадь в ветхом миткалевом переплёте.

Медленным движением он протянул тетрадь Алексею:

— Проверяй. Только бери осторожно, рассыпается…

Отогнув задубевший лист обложки, Алексей сразу же понял, что в руках у него - едва ли не тот самый документ, который они искали. Первыми словами, которые он прочёл, являлся кусок фразы “..из бухгалтерии Н.К.Ф.”, а далее следовал некий денежный расчёт. Вчитавшись внимательнее, он уяснил, что первая страница содержит запись командировочных, полученных в бухгалтерии Наркомфина “в день 12/IХ-41”, и предназначены эти командировочные в сумме 3526 рублей 13 копеек были для поездки не куда-нибудь, а в город Орёл, “в Облуправление НКВД”.

— Ты думаешь - оно?— осторожно спросил Алексей, всё ещё не веря в успех.

— Я помню, что гражданин, которого мы ищем уже семьдесят первый год, был командирован Наркомфином в Орёл, и именно в Орле коротал в тюрьме свои последние дни несчастный Раковский. Для чего-нибудь другого - слишком много совпадений.

Петрович поведал, что неутомимый и вездесущий ветеран нашёл выход на одну здешнюю “буржуйку”, в гараже у которой хранились предметы, украденные в прошлом году из областного музея и до сих пор не распроданные. Алексей тоже был наслышан об этой нашумевшей истории, однако даже не допускал, что музейные экспонаты могут выставляться в воровских схронах. Хотя если разобраться, то сараи “чёрных копателей” вряд ли чем будут лучше - все крадут, только по-разному!

Большая часть ночи прошла без сна: Алексей страницу за страницей осторожно пролистывал тетрадь. Мария сидела рядом, и от поднимающегося вала радости боялась заговорить и даже сильнее вдохнуть; довольные же Петрович и ветеран о чём-то еле слышно беседовали в стороне. Сомнения исключались: на столе лежал документ, оставленный тем самым человеком, следы которого они искали. Правда, страницы были сильно повреждены и местами слиплись, отчего читать залпом было нельзя, и оттого невозможно было понять, содержится ли в них заветная информация, сообщённая Раковским, и сообщил ли высокопоставленный узник что-либо вообще.

Требовалось немедленно уезжать в Москву, чтобы разделить скальпелем и просканировать все до одной страницы с целью гарантированного сохранения и расшифровки проблемных мест.