Журнал «Если» - «Если», 2011 № 09 Страница 28

Мы с ней посмотрели друг на дружку.

— Муха, Дед, мы ему не нужны, — сказал я. — Он за Ритой, Шведом и Тимофеем пришел.

— Где он? — спросил Дед, выглядывая в окно.

— Всюду. Он накрыл мой дом, — обреченно ответила Рита. — Нельзя говорить на чужом языке и думать, будто кого-то этим обманешь…

— А от нас чего двадцать лет требовали? — вызверился на нее Дед. — Чтобы мы говорили по-латтонски и сами себя обманывали! Вот и получайте обратку!

— Дед, знаешь что? — сказал Муха. — Тебя тут никто не держит. Тебе можно уйти.

Очень мне не понравилось, как зазвенел его голос. Когда в Мухе просыпается упрямство, лучше с ним не спорить, а то сделает и тебе, и всему свету назло. Вот как с Наташкой: Дед ему внушал, что они не пара, а Муха уперся — и что мы имеем? Сумасшедшего поклонника, который ведь добьется, что она за него, дурака, замуж пойдет!

— И это правильно. Говорил же я: будет и на нашей улице праздник. За что двадцать лет боролись — на то и напоролись. Думаешь, демон к латтонскому языку прицепился? Он к их злобе прицепился! — проповедовал Дед, и мне вдруг стало скучно.

— В самом деле, шел бы ты, Дед, — сказал и я.

— А ты что, с ними останешься? — удивился наконец Дед. — С Тимофеем? Он меня чуть в могилку не отправил, а ты с ним останешься? Муха! Ты?!

— А я выйду, посмотрю, что это за демон такой, — решил Муха.

И с такой ухмылкой посмотрел на Деда — я даже крякнул. Хорошего мальчика мы воспитали! Орленочка!

— Ты его не увидишь, — предупредила Рита.

— Он меня увидит. Рита, ты пойми одну вещь: если он хочет вас с Тимофеем уничтожить — значит, вы для него опасны, — сказал Муха. — Почему — это не у меня спрашивать надо. В общем, я выйду на открытое место и поговорю с ним. А вы наблюдайте. Может, что и поймете.

— Я с тобой, — сразу присоединился я. — Дед, пока мы будем с ним толковать, ты просто собирайся и уходи.

— Ты это серьезно? — спросил он. — А вы останетесь? Так, да?

— Ну, извини, — Муха развел руками. — Ты потом успокоишься и поймешь.

— Дураки. Если это на самом деле демон, что вы можете с ним сделать? Героически сдохнуть вместе с тремя последними вменяемыми латтонцами?! — заорал Дед. — Кретины! Если тут такая бесовщина — бежать надо! Пока не поздно!

Я отродясь не видел Деда в такой панике. Он всегда был старший — и потому самый толковый, самый опытный, даже самый сильный. Я бы не рискнул драться с Тимофеем, а он подрался.

— Уходите, парни, — сказал Швед. — Чего мы вас с собой потащим…

— Ну да, как же, — ответил Муха. — Если вы действительно единственные латтонцы, которых он не пригреб, то вы… то вас… ну, в общем, мы с Гостем вас не бросим. Гость, пойдем потолкуем с этим чудиком. А Рита будет наблюдать. Может, есть шанс…

— Шанс сдохнуть за свободный и независимый лимитроф у вас есть! — не унимался Дед. — Уеду ко всем чертям! Дядька меня давно в Витебск зовет! Человеком стану!

— Что ж ты так долго тут сидел? — спросил я. — На что надеялся?

Он только рукой махнул: мол, чего спрашивать с идиота, который почему-то прирос к лимитрофу? Я посмотрел на Риту. Она улыбнулась.

— Если он нас не уничтожит, а только выжжет изнутри… Гость, если увидишь, как я кричу на митинге… Гость, ты знай — это не я! — воскликнула она.

Тогда я подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку. Это означало: держись.

Швед отворил дверь и посмотрел на Деда. Тот выругался и отвернулся.

А потом мы с Мухой вышли во двор.

— Если со мной что-то случится, забери симбионта, — тихо сказал Муха.

Кажется, он уже был сам не рад своему упрямству.

Я тоже…

Муха вышел на середину двора — настоящего латтонского двора с клумбами и декоративными кустами. Сейчас все это было покрыто снегом, и Муха в своей черной куртейке стоял на белой дорожке — такой маленький, и точно, как муха в сметане.

Он поднял голову и увидел бледное февральское небо. Только-только стала в солнечный день пробиваться голубизна. Но солнца не случилось, а может, его демон заслонил.

«Русские могут уйти», — услышал я у себя в голове.

— Он опять нас гонит, — сказал я Мухе.

— Послушай, как там тебя! — обратился Муха к закрывшей солнце размазанной туче, предположив, наверное, что в ней засел демон. — Какого черта ты к этим убогим прицепился? В Америку вон лети, там знаешь, сколько народу по-американски говорит? Такой язык роскошный! Ты с него столько удовольствия получишь! А сколько тех латтонцев? Миллиона полтора? Уморишь их — вообще без пайки останешься! Голодный сдохнешь! Тебе оно надо?

— Американцы не так помешаны на своем английском, — тихо сказал я. — И с исторической справедливостью у них все в порядке. Ему не за что будет зацепиться.

Муха предложил лингвистическому демону лететь в Китай — там народу немерено, лететь в Африку — там тоже миллионы и миллиарды. Демон не отзывался.

— А ты уверен, что он тебя понимает? — спросил я.

— Черт его разберет. Ведь Риту с Тимофеем он как-то понимает. Эй, ты! Нечистая сила! — заорал Муха. — Оглох ты, что ли? Куда ты там спрятался, сволочь?!

Муха начинал сердиться, и мне это не нравилось. Одно дело — когда показываешь свое упрямство тому же Тимофею, совсем другое — выходцу из преисподней. Такими вещами не шутят. Ладно бы мы еще не были уверены в существовании демона. Но мы видели, как он обрушил дом.

— Муха, кончай выделываться, — попросил я и вдруг почувствовал: что-то давит мне на плечи.

Ничего материального не было, но воздух вроде бы сгустился и приобрел цвет, еще не тот желтовато-зеленый, который мне запомнился, но какой-то мутно-желтый.

— Он разлит в воздухе, — сказал я. — Вот как он действует!

И внутренним взором увидел ту толпу, что собралась послушать сумасшедшего старика. Она была накрыта облаком, облако просачивалось в поры кожи, к каждому человеку тянулись сверху миллионы волосков, и когда раскрывались рты, когда выплескивалась злость, волоски набухали, все пульсировало, все трепетало…

Один лишь миг видел я эту жуткую картинку. Этого хватило, чтобы понять Риту и Тимофея.

Злоба имеет вес. Демон скопил столько злобы, что мог бы раздавить не только дом, но и целый город.

Муха тоже ощутил это. Он сгорбился и рухнул на колени.

Я бросился его поднимать.

— А хрен тебе! — заорал Муха, держась за меня и запрокинув голову. — Ты со мной не справишься! Потому что ты дерьмо собачье, а я человек!

Он впал в ту самую ярость, когда голыми руками рвут стальные тросы.

Ярость заразна — и на меня тоже накатило. Мы стояли, подпирая друг друга, и крыли демона последними словами. У меня в голове рычало и свистело — это он, видно, отругивался. Тяжесть рухнула на наши головы, как воз кирпичей с крыши, и мы повалились в снег.