Евгений Лотош - Серый туман Страница 25

— Ой! — Герда вскочила с его колен. — Каша! Каша пригорела! Говорила же я! Как сейчас кастрюлю отмывать!

Схватив полотенце, она подхватила кастрюлю с плиты, обожглась сквозь тонкую ткань и, ойкнув от боли, уронила ее в мойку. Холодная вода, хлынувшая из крана, разъяренно зашипела на закопченном алюминии. В воздух поднялся столб пара.

— Ну вот, опять песком чистить! — Герда расстроенно хлопнула руками по бедрам. — И все из-за тебя!

— Ну, раз из-за меня, то я и отчищу. Гердочка, кончай кукситься. Я жрать хочу, а у меня из-за твоих жалобных глаз кусок в горло не лезет. Выкрутимся, подумаешь!

Михась взял ложку и принялся хлебать окончательно остывший борщ, но тут же вскочил.

— Тьфу ты! — щелкнул он пальцами. — Совсем забыл. Я же талоны на масло отоварил!

— Ну да? — жена недоверчиво посмотрела на него из-под сбившейся на глаз пряди волос. — Когда успел?

— Ну, мужик сказал – мужик сделал! — самодовольно усмехнулся Михась. — Сказал же, что куплю! Но ты не поверишь – я в обед в столовку бегал, ну, на углу там у нас, и в молочном рядом по талонам масло давали. И народу – всего-то человек пять.

Он вышел в прихожую, забрался в карман пальто и гордо вытащил оттуда две уже размякших и изрядно помятых пачки в желто-белой обертке.

— «Улучшенное»… — разочарованно протянула Герда, принимая у него добычу. — Понятно, почему очереди не оказалось.

— А что не так?

— Да оно наполовину маргарин. А то и на три четверти. Ну ладно, и такое сойдет. — Она приподнялась на цыпочки и чмокнула мужа в щеку. — Добытчик ты мой!

— А то ж! — гордо выпятил грудь Михась. — Я такой. Ну, все. Если сейчас не пожру, начну мебель с голодухи грызть.

Он звонко шлепнул жену по ягодице (та тихонько взвизгнула и стукнула его кулачком по спине), проскользнул в кухню и снова опустился на табуретку.

И все-таки борщ оказался вкусным. Хотя и остывшим.

Когда Хранитель приближается к порогу этой комнаты, ему не приходится открывать дверь. Собранная неизвестно где, неизвестно как и неизвестно по каким чертежам автоматика сама знает, что надо делать. Тонкая пленка мембраны рвется посередине, и отверстие стремительно распахивается во весь дверной проем, словно капля масла, растекающаяся по поверхности воды. В разговорах между собой Хранители называют комнату Туманом, хотя некоторые в шутку зовут ее Вратами Сомнений. Но шутят Хранители редко, ибо зал психологической реабилитации – не то место, о котором хочется балагурить. Слишком часто выходишь оттуда совсем другим человеком, чем вошел. Хранитель должен посещать Туман раз в год, но немногие находят в себе мужество выворачивать душу наизнанку так часто.

Модуль психоанализа расположен в отдаленной и пустынной части лунной базы. Расположенный рядом жилой блок пуст, и встретить здесь кого-то почти невозможно. И у каждого есть время задержаться и подумать, прежде чем перешагнуть невысокий порог.

Мужчина останавливается перед дверным проемом, приглашающе протаявшим перед ним. Глазу не за что за ним уцепиться. Лишь серый туман клубится перед взглядом, притягивая и отталкивая одновременно. Гость долго стоит перед порогом как бы в тягостном сомнении, хотя сторонний наблюдатель вряд ли смог бы уловить его колебания – если бы, конечно, оказался здесь сторонний наблюдатель. Но вход в зал расположен в дальнем коридоре, и нет здесь случайного прохожего, что может ненароком смутить колеблющегося.

Медленно, почти нерешительно мужчина переступает порог. Сторонний наблюдатель, тот, которого здесь оказаться не может, увидел бы, как тот пропадает в тумане, растворившись в нем мгновенно и бесповоротно, как камень в полночном омуте. Тихо шелестит, закрываясь, мембрана двери. Вошедший же видит перед собой не туман, но малую залу с камином, растопленным в дальнем ее конце. Одинокое кресло, однако, придвинуто отнюдь не к приветливому огню, а к настежь распахнутому двустворчатому окну, выходящему на занавешенную дождем речную долину. За ней изредка проглядывает ночной лес, освещаемый редкими молниями приближающегося шторма. Снаружи тянет промозглой сыростью, но далекие молнии сверкают пока в почти полной тишине. Ни один звук, кроме шелеста полуночного дождя, не проникает сквозь окно. Гость молча опускается в кресло и долго смотрит на грозу. Сейчас у него уже не бесстрастное, но искаженное тяжелыми раздумьями лицо бесконечно усталого человека. Наконец он говорит, не обращаясь к никому:

— Зачем?

И опять тишину нарушает только шум дождя, и опять гость произносит:

— Зачем? — Он стискивает зубы, но переборов себя, продолжает. — Робин, зачем я барахтаюсь? Мои усилия уходят, как вода в песок. Все меняется и меняется, но неизменно кончается одним и тем же…

Опять долгая пауза. Похоже, что говорить для него сейчас не легче, чем ходить по раскаленному углю.

— Я не могу изменить людей, и мой посев не дает всходов. У меня нет противника, кроме тех самых людей, которых я защищаю. Я словно сражаюсь с тенью. Мои усилия – вода, уходящая в песок… — повторяет он едва слышно, закрывая глаза.

И вновь тишина нарушается только шумом дождя и треском поленьев в очаге. Но вот в комнате раздается другой голос:

— Однажды девчонка, которую родители впервые в жизни отпустили с подружками в двухдневный поход с ночевкой, в лесу попалась в руки бандитов. Она стала не первой их жертвой. Не первой и наверняка не последней, если бы не Хранитель, решивший положить конец их преступлениям. Девочка выжила, а бандиты наконец-то попались в руки полиции.

— Я помню ту историю, — медленно отвечает сидящий. — Девочка больше ни разу не ходила в лес даже с мужем и взрослыми сыновьями – ведь суд нуждается в убедительных доказательствах преступления, а не в предположениях о намерении. Потом одного из нападавших убили сокамерники, двух же его товарищей расстреляли. Три жизни оборваны, четвертая искалечена. Не слишком-то удачный пример.

— Однажды человек, слишком много думавший о своих честолюбивых планах, — настойчиво продолжает Робин, — решил занять место начальника, честного и весьма достойного человека и выдающегося ученого. Он попросил шефа на время, до вечера, положить в служебный сейф сверток якобы с деньгами. Соглашаясь, тот даже не подозревал, что в свертке лежит полицейский пистолет. Пистолет, который его подчиненный забрал поздно вечером у участкового, ударив того камнем по голове. Но в оружейной лаборатории на пистолете нашли лишь отпечатки пальцев, принадлежащие клеветнику, хотя тот точно помнил, что касался оружия только в перчатках.