Журнал «Если» - «Если», 2012 № 01 Страница 24

— Анна Мария! — рявкнул он. — Я задал тебе вопрос.

— Да, задал, — согласилась она, продолжая стоять к нему спиной. Никогда он еще не встречал такой несносной женщины. Если бы она не пила, то была бы просто чудом.

— Чем… ты… занимаешься? — повторил он, выделяя каждое слово, чтобы она поняла, насколько он раздражен.

— Я… провожу… расследование, — ответила она, в точности скопировав его тон.

Щеки Хансейкера покраснели. Неужели он действительно говорил настолько высокомерно?

— Расследование чего?

Анна Мария обернулась. Посмотрела сперва на дверь, затем на него. Хансейкер снова потянул дверь, убеждаясь, что она плотно закрыта.

— Не делай этого, — сказала она.

— Почему?

Она подошла к двери и чуть приоткрыла ее:

— Так будет лучше.

— Вот только не говори, что у тебя начался приступ клаустрофобии. — Он слышал о ее проблемах. Алкоголизм, который она отказывалась лечить, усугублял депрессию, которую она отказывалась признавать, вызванную чем-то в ее прошлом, о чем она отказывалась говорить. Никогда еще он не встречал женщины, настолько умеющей выводить из себя. И настолько талантливой и яркой.

— У меня предчувствие, что с этой минуты меня в этой комнате будет одолевать клаустрофобия. — Она выглянула в приоткрытую дверь, проверила коридор и открыла дверь чуть шире. — Мы одни.

Ему пришлось проверить это самому. Не то чтобы он ей не доверял, но… он ей действительно не доверял.

— Что происходит? — спросил он, удостоверившись, что никто не затаился в холле или на лестнице.

— Эта бедная женщина, — пояснила Анна Мария, доказав тем самым, что никогда не встречалась с Агатой Кантсвинкль, — умерла от удушья.

Хансейкер взглянул на шею покойницы. Ни пятен, ни признаков сопротивления. Если эта женщина и задохнулась, то при этом никто ее не душил и ничего не прижимал ко рту и носу. Он с трудом сглотнул.

— Даже если бы отключилась система жизнеобеспечения, — сказал он, — она все равно не умерла бы настолько быстро.

— Знаю, — согласилась Анна Мария. — Проблема в том, что система не отключалась.

— Тогда как она умерла?

— Я же сказала — от удушья.

— И ты это поняла, всего лишь взглянув на нее?

Анна Мария слегка улыбнулась:

— Я получу подтверждение после вскрытия.

— К ней никто не прикасался. И если причина не в системе, то в чем?

— О, все-таки в системе. Поэтому другая женщина и потеряла сознание. Дверь открылась, она увидела тело, завопила, набрала в легкие — чтобы вопить дальше — то, что оказалось здесь вместо воздуха, и вырубилась. Ей еще повезло. Окажись она внутри комнаты, умерла бы тоже.

У Хансейкера слегка закружилась голова. Он поймал себя на том, что перестал дышать. Заставил себя вдохнуть, но воздух показался каким-то странным. Прежде он не задумывался о дыхании. Наверное, подобно Анне Марии, ему тоже не захочется остаться в этой комнате одному и при закрытой двери.

— И что она вдохнула? — спросил он.

— Это не был чистый углекислый газ, иначе ее кожа стала бы ярко-красной. Скорее, какой-то коктейль из газов. Из-за которого и появился тот горьковатый запах, что был в этой комнате, когда мы вошли.

А ведь он уже был здесь прежде. И тогда запах был сильнее. Этого он ей не стал говорить.

— Как ты это узнала?

Она показала портативный сканер:

— Я сняла показания в разных частях комнаты. И увидела смесь веществ, которых никогда не должно быть в жилых зонах космической станции. Я знаю, как вели себя обе женщины. Знаю про запах. И есть еще панель управления.

Хансейкер протиснулся мимо нее и уставился на панель. Кто-то блокировал автоматику. И теперь чертова штуковина мигала, запрашивая ручной ввод кода для подтверждения подачи кислородной смеси, причем с повышенным содержанием кислорода. В настройках не только кто-то ковырялся, но сделал это дважды — один раз, когда Агата Кантсвинкль вошла в комнату, а потом еще раз, но уже после ее смерти.

— Полагаю, эти системы сохраняют информацию о том, кто и когда к ним прикасался? — спросила Анна Мария.

Он понятия об этом не имел. В последний раз он выполнял блокировку автоматики лет десять назад. С тех пор заменил большую часть панелей управления, перейдя на простейшую систему, которая давала постояльцам выбор только из двух вариантов — тепло или холодно. Новая система и рядом не стояла с этой коробочкой, позволяющей гостям — знающим код блокировки — даже повышать или понижать процент кислорода в воздухе.

— Не знаю, — ответил он, чувствуя себя абсолютно беспомощным.

— Что ж, — Анна Мария улыбнулась: ей откровенно нравилась его растерянность. — Тогда советую это выяснить.

Бум, бум, бум.

Сьюзен села, переполненная адреналином. Ей снился сон. Даже не столько сон, сколько воспоминания.

Негромкое постукивание, ритмичное, ногой по тонкой стенке.

Во рту горько от желчи. Она встала с кровати, потерла ладонями лицо и подошла к двери.

За дверью стояла Джанет Потсворт. Такой взъерошенной Сьюзен ее еще никогда не видела.

— О, ты в порядке, — с явным облегчением сказала Джанет.

Сьюзен нахмурилась:

— Конечно, в порядке. Почему бы нет?

— Потому что ты не пришла обедать.

Сьюзен закатила глаза. Она попросила шеф-повара — если этого человека можно так назвать — обед в номер. Он выполнил ее просьбу, подав нечто тушеное, чего не было в меню.

— Этим будут кормить персонал, — сказал он. — Вам понравится. Она сама отнесла обед к себе в комнату, и он ей понравился. Впервые за неделю она поела в одиночестве. Ни тревоги, ни догадок, ни страха. Просто спокойный обед в тихом номере. Потом она позволила усталости взять верх и провалилась в благословенный сон.

Пока ей не приснилась смерть Реми. Он повесился в своей каюте — и для этого ему пришлось постараться. Обмотал шею простыней, зацепив другой конец за какой-то выступ на потолке. Она этого не увидела, зато слышала его ноги — бум, бум, бум, и эти звуки тогда не показались ей странными.

Когда его нашли, он уже не бился о стену. Наверное, она слышала, как он умирал.

Никому тогда и в голову не пришло, что он там занимался чем-то другим, кроме как убивал себя. В конце концов, он стал первым. Они произнесли над ним какие-то слова, заглянули в его туристический контракт, увидели, что не нужно никому доставлять тело, и отправили его в космическую темноту вместе с немногочисленными пожитками.

И пожалели об этом, когда появилось второе тело. Стало ясно, что Реми себя не убивал, а стук был попыткой привлечь внимание. Или высвободиться, лягаясь. Или найти опору для ног.