Непристойные предложения - Уильям Тенн Страница 2

в свою очередь, тут же помещает их в учебник биологии, и все это приводит к юридическому хаосу. Кого обвинять в преступлении после деления амебы? И что именно считать порнографией? Как выражаются сами амебы: «Неужели самые священные, интимные подробности нашей половой жизни должны бесстыдно гулять по всем уголкам Вселенной?»

Но хотя «Две части целого» нельзя читать без смеха, этот рассказ также заставляет задуматься. (Неслучайно цитата в начале сборника рассказов Тенна «Из всех возможных миров…» взята из «Кандида» и затрагивает разговор «о следствии и причинах, о лучшем из возможных миров, о происхождении зла, о природе души и предустановленной гармонии».) Все рассказы Тенна поднимают серьезные вопросы о нас самих и о мире, в котором мы живем.

Ужасная ситуация, в которой оказываются люди из «Семейного человека», затрагивает важные проблемы контроля рождаемости и нашей одержимости социальным положением. «Плоскоглазый монстр» заставляет нас взглянуть на обычную историю о пучеглазом чудовище с совершенно иной стороны — и не только гадать о том, зачем чудовище унесло девочку, но и о том, действительно ли концовки всех историй о пучеглазых чудовищах в действительности были такими уж счастливыми.

Даже в прямолинейной страшилке вроде «С человеческим лицом» замечание маленькой девочки: «То есть если человек — вампир, что он может с этим поделать? Ничего, так ведь?» — повисает в воздухе, затрагивая тревожные вопросы о нас самих и о свободе воли. «Рассказы Тенна всегда на каком-то уровне вызывают тревогу, даже если они невероятно увлекательны, забавны и милы», — пишет Джордж Зебровски в «Научных фантастах XX века».

Возможно, сильнее всего заставляют задуматься рассказы Тенна о первом контакте с инопланетянами, которые сам он называет «Вот идет цивилизация!». К ним относятся «Мост Бетельгейзе», «Огненная вода», «Люди в стенах» и «Освобождение Земли» — и они совершенно не похожи на привычные истории о воинственных монстрах или благородных пришельцах, явившихся, дабы поделиться с нами продвинутыми технологиями.

Если они технологически достаточно развиты, чтобы прилететь к нам, рассуждает Тенн, значит, вполне способны нас захватить. Именно это демонстрирует он в сценах, заставляющих вспомнить о Вьетнаме, и варшавских гетто, и даже острове Манхеттен, с нами в роли аборигенов, продающих свой мир за пригоршню бусин.

Эти истории заставляют нас задуматься — но думаем не мы одни. Тенн также говорит нам о человеческих слабостях, о жизненной иронии, иногда даже о нерешенных проблемах в его собственных рассказах. В «Детской игре», крайне правдоподобной истории о Франкенштейне, герой случайно получает игровой набор «Сделай человека» из будущего и начинает им пользоваться. Его первые неуклюжие попытки приводят к дилетантскому младенцу, которого он оставляет на пороге приюта. Позже, тревожась о последствиях поступков героя (и своих собственных), Тенн написал другой рассказ, «Дитя Среды», о том, что произошло с этим брошенным ребенком.

Столь пристальное внимание к деталям отражает серьезность, с которой Тенн относится к собственной работе. Любому, кто сомневается в его приверженности писательству или научной фантастике, следует прочесть эссе «О фантастике в научной фантастике». В нем Тенн делится своей страстной верой в «научную фантастику как средство литературного опыта, имеющего особый вес и значимость в эту эпоху», опыта, в котором «бесконечен не только космос, но и идеи», где автор ограничен лишь «собственным талантом, чувствительностью и тематическим диапазоном интеллекта».

Однако любовь Тенна к научной фантастике вовсе не означает, что он питает к ней исключительно нежные чувства. Он резко критикует ее недальновидность и просчеты, а его рассказы зачастую являются сердитыми или саркастическими ответами на глупые условности и непродуманные допущения.

«Плоскоглазый монстр» — очевидный ответ дешевым космическим операм, «Проблема слуги» — историям про абсолютных правителей вселенной, «Открытие Морниела Метауэя» — фантазии, в которой кто-то отправляется в прошлое и встречает Леонардо да Винчи.

Многие рассказы Тенна посвящены путешествиям во времени. Истории о путешествиях во времени были процветающим поджанром в 1950-х годах и в основном вращались (иногда в буквальном смысле) вокруг замкнутой временной петли: герой отправлялся в прошлое и, используя свои знания о будущем, изобретал то самое будущее или становился исторической личностью, которую собирался изучать. Такие истории были очень забавными — а в руках мастеров вроде Майкла Муркока («Се человек») и Уорда Мура («Дарю вам праздник») становились классикой.

Однако многие из них представляли собой всего лишь замысловатую игру в шахматы, без какой-либо привязки к реальности или логике. В ответ на них Тенн написал рассказы вроде «Я, снова я и еще раз я», «Он умрет со щелчком» и «Бруклинский проект», в котором, как выразился Фриц Лейбер, визит в прошлое «меняет все во Вселенной, за исключением (вселенской!) человеческой природы с ее утомительными слабостями и абсурдностями».

И логика Тенна непоколебима. Он прекрасно знает, что если бы мы могли путешествовать во времени, то не устояли бы перед вмешательством в историю. А вмешавшись в нее случайно и вернувшись, чтобы все исправить, имели бы дело не только с последствиями своего вмешательства, но и с самим (или самими) собой, отправившимся в прошлое ранее. И наши мечты о встрече с исторической личностью, которой мы восхищаемся, вероятно, обречены на разочарование, ведь человеческая природа неизменна.

Тенн многое знает о человеческой природе. Он знает, что Франкенштейном скорее станет не замученный гений, а человек, чья личность не до конца сформировалась; что цепляться за месть нелегко; что люди зачастую жадны, лживы, наивны и гонятся за личной выгодой.

Последнее создало Тенну репутацию циника. Его называют «едким», «по существу пессимистом» и обладателем «преимущественно невысокого мнения о человеке».

Разумеется, оно невысокое. Кто из ваших знакомых знает столько о человеческой природе — и придерживается высокого мнения о человечестве? Но я не согласна с тем, что Тенн — циник. Может, Берни по прозвищу Фауст и жулик, но ему хватает совести не продавать собственную планету. Герой «Срока авансом» не совершает убийства, хотя имеет достойный повод и уже отбыл срок. А сержант в «Разгневанных мертвецах» ведет себя намного достойней, чем повело бы большинство из нас на его месте. То же самое относится к зомби.

Верно, Франкенштейн несет наказание, как и репортер в «С человеческим лицом», но оба это заслужили, и почти всегда именно похоть героя, или жадность, или уверенность в собственном превосходстве над другими оказывается причиной неприятностей.

И многие рассказы Тенна оканчиваются намного счастливей, чем мы ожидаем. В «Семейном человеке» Лизу не отдают для усыновления, а хранителю удается спасти не только ребенка, но и Мону Лизу, и часть Сикстинской капеллы.

Некоторые из неприятных персонажей Тенна также могут быть ответом на могучих героев и безупречных героинь, которыми кишит жанр. И столь многие из его рассказов, например,