Семиозис - Сью Бёрк Страница 15

себе изображение радуги, а не преломляет свет, как поверхность пузыря. Радугу создают хромопласты. Растения способны видеть. Они тянутся к свету и наблюдают за углом его падения, чтобы определять время года. Они распознают цвета. Это растение создало цвета на своей коре, чтобы что-то продемонстрировать. Это сигнал… что это растение разумно. Оно способно интерпретировать зрительный спектр и управлять своими реакциями.

– Так оно хочет нас привлечь? То есть – привлечь разумные существа?

– Нет. Сигнал опасности. Как шипы. Кто знает, о чем может думать растение? Я… сомневаюсь, что они испытывают нежные чувства к животным. Мы… удобны.

– Но стеклянный шар красив. Ты говоришь – это плод, но тогда его должно давать дружественное растение, иначе стекловары не стали бы делать такую красивую его копию. Может, его дает радужный бамбук, раз он похож на плод снежной лианы. Надо его найти.

Октаво все так же смотрел на дальнюю часть площади. Вера начала вставать. Он повернулся ко мне:

– Снежные лианы не особенно умны – меньше, чем даже волк. Да, ты ведь не видела волков или даже собак… А вот этот радужный бамбук… Животных можно предсказать, а растения – нет. Они никогда не мыслят так, как это делаем мы. Он может быть недружественным.

– Если снежная лиана способна решить кормить нас плодами, тогда радужный бамбук тоже мог бы дать нам плоды. Нам всегда нужна еда, а более умное растение смогло бы понять, как много мы можем для него делать в обмен на еду.

– Вот именно: растениям всегда что-то нужно. – Он посмотрел на Веру: она шла к нам. – А вот эта бечева кои… Скажи, ты заметила разницу в волокнах разного цвета?

Я нахмурилась. Почему он об этом спрашивает? Но чтобы быть вежливой, я взяла образцы всех цветов и помяла их.

– Нет. Думаю, более зеленые просто моложе.

Вера подошла к нам и остановилась.

Октаво посмотрел на нее.

– Мы обсуждали кои. У них может быть много способов применения, как у льна… По-моему, мы слишком сосредоточились на источниках пищи.

– Нам постоянно нужна пища, – отозвалась она.

Они какое-то время молчали, и раз это не выглядело так, будто я их не прервала, то сказала:

– Я все думаю про стекло и радужный бамбук. Когда мы сможем их обсудить на собрании?

– Не скоро, – ответила она. – Мы все еще не справились с последствиями урагана.

Я постаралась не показать своего разочарования, но она все равно смотрела не на меня, а на мою корзину. Полоска хорошо смотрелась.

– Это – естественная вариация волокон кои, – пробормотала я.

– Рационально, – бросила она и заковыляла прочь.

– Мы никогда не будем это обсуждать! – возмутилась я. – Паула была не такая.

Октаво никогда не ругался, когда мы, дети, жаловались.

– У Паулы была… подготовка. – Он посмотрел на ветку. – Не наша планета, не наша ниша.

– У разумных существ ниши нет.

Я где-то это вычитала.

Октаво покачал головой. Ему растения никогда не нравились, хоть он и был ботаником, и спорить с ним было бесполезно.

Он велел мне помочь ему подняться и ушел в лабораторию.

Я продолжала плести корзину, пытаясь вообразить растения, которые были бы такими же умными, как мы. Какие бы отношения они с нами установили? Наверное, не такие, какие обычно бывают у растений с жукоящерицами или фиппокотами. А из радужного бамбука я смогу сделать красивые вещи. Зачем же ждать? Я взяла несколько запасенных прутьев, размочила их, и когда закончила корзину для личинок, то взяла один прут, сделала две петли, а потом пропустила конец в эти петли. Красочный браслет – целая минута потрачена на украшение. Я сделала семь штук и положила их на солнце сохнуть вместе с корзиной.

Я отдала воду для вымачивания Снеговику, убрала все свои вещи, помогла устроить навес для ростков латука и отнесла корзину Розмари с Даниэлем. Я вернулась к браслетам, надела один из них, а остальные отдала Джулиану, Алеше, маме, Николетте, Синтии и Энее.

Вера увидела их за вечерней трапезой на площади: суп из птицы-боксера и тюльпанный салат. Продуктов было немного из-за грозы, но мы в достаточно хорошем настроении сидели по обе стороны выставленных в длинную линию столов. Вечер выдался неплохой, хотя родители кутались: они вечно мерзли, когда нам было жарко. Летучие мыши пикировали и пели, а воздушные кактусы на веревках не позволяли им красть еду. Внуки, беременные и больные ели вволю. Мне досталось много салата, миска супа и кусочек мяса. Джулиан получил только бульон из птиц, которых он добыл. Внуки были настроены похихикать.

Тут Вера хмуро посмотрела на браслеты.

– Этому здесь не место, – заявила она. – Мы не можем тратить время зря.

– О, ты, наверное, захочешь срезать резьбу с моей трости! – сказала мама. – Не все обязательно должно быть только полезным, так ведь?

Это вызвало новые бесконечные споры из-за цветника: мнение высказывали только родители, детям полагалось слушать и учиться. Террел считал, что нам надо искать металлы, а не красивые цветочки.

Брайен устроил спектакль, вставая, чтобы высказаться, несмотря на одеревеневшие суставы, как будто мы у него в долгу из-за его хронического бурсита и обвисшей кожи со шрамами от удаленных раковых опухолей. Он пожелал потребовать деторождения «в гармонии с благополучием и интересами Содружества в целом», как говорится в Конституции. Родители любили цитировать Конституцию и опасались, что если мы не будем ей следовать, то нас будет ждать катастрофа, но ведь в Конституции говорилось и о красоте, и о равенстве. Родители цитировали только то, что им хотелось.

– Я считаю, что мы достаточно это обсудили, – сказала Вера. – Браслеты надо выбросить. Сейчас не время для раздоров.

– Ох, ну это же просто браслет! – возразила мама.

– Проблема в том, что он символизирует. Это Мир. Сообщество с согласием, взаимным доверием и поддержкой, – заявила Вера, цитируя Конституцию. – Браслет – это нарушение доверия. Давайте будем практичными. Символы важны. Браслеты символизируют решение, которое мы сейчас не готовы принять. У нас слишком много дел по восстановлению после урагана.

Мне следовало бы не сдаваться, следовало бы заговорить, но слишком много людей смотрели на меня, бездетную, проектировщика разрушившейся крыши и неуважительную гражданку – так, наверное, они думали, – а нас, детей, постоянно подозревали в лености и жадности. Я сняла браслет. Остальные тоже. Алеша и Николетта при этом поморщились, а Джулиан свой бросил и растоптал. Террел их сжег.

Той ночью, когда я плакала у себя в кровати, Джулиан вошел ко мне и, ничего не говоря, просто обнимал, пока я не перестала плакать. А потом мы впервые любили