Скитальцы - Хао Цзинфан Страница 15

Наверное, самым мощным подспорьем Беверли было его семейство. Ходили слухи, будто бы его избрали лидером делегации Земли из-за обширной сети связей семьи. Все понимали, что эта работа ему по плечу: шума много, а риска мало, и огромные возможности сколотить политический капитал для следующей ступени в карьере. Так что Питер очень заботился о том, как будет выглядеть перед камерой.

Вот почему Эко был так собой доволен. Вернувшись в отель ночью, Эко просмотрел запись, и его совершенно потряс мужчина с обветренным лицом, сидевший рядом с Питером и закричавший на него.

Дверь открыл идеально причесанный Питер Беверли, одетый в голубой шелковый костюм. Он тепло, непринужденно поздоровался с Эко.

– Доброе утро, – сказал Эко. – Я на минутку, входить не буду. Мне нужно с вами коротко переговорить.

Питер кивнул.

– Помните вчерашнюю речь марсианского консула насчет демократии? Я вчера после банкета говорил с одним из законодателей Марса, и он мне сказал вот что: хотя за большинство будничных решений и инженерных планов отвечает Совет, глобальные решения, касающиеся каждого человека, должны быть поставлены на голосование с участием всех обитателей Марса. Это не слишком похоже на то, что мы обычно слышим на Земле.

– Да, звучит совершенно иначе, – согласился Питер.

– И… какой вы делаете вывод из этого? У нас представительная демократия со свободными и честными выборами. У них нет никаких выборов, но есть плебисцит, касающийся каждого в отдельности.

– Вы справедливо обратили внимание на это отличие, – сказал Питер. – Есть о чем поразмышлять.

– Я могу рассказать об этом отличии… в своем фильме?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Но это сильно противоречит общему мнению о том, как всё устроено на Марсе, и я пока не знаю, что еще обнаружу, если продолжу копать.

– Не переживайте за свои выводы. Думать, пробовать, проверять свои предположения – вот что главное.

– Не уверен, что вы понимаете, к чему я клоню. Сейчас на Земле все считают Марс автократией. Мой фильм может бросить вызов этому единодушию и привести к непредсказуемым последствиям.

Питер продолжал улыбаться. Казалось, он слушает Эко очень внимательно. Но Эко заметил, что его собеседник одергивает края рукавов костюма и отряхивает с лацканов несуществующие пылинки. Затем Питер похлопал Эко по плечу – совсем как добрый родственник, умудренный жизненным опытом.

– Молодой человек, не волнуйтесь о последствиях. Чтобы иметь будущее, нужно иметь смелость мечтать.

Эко очень постарался скрыть пробудившийся гнев. В словах Питера не было ни капли искренности. Он уходил от прямого разговора, рассыпая одно клише за другим, а ничего существенного не сказал. «Интересно, он хотя бы понял, о чем я ему хотел сказать? – гадал Эко. – Должен, должен был понять!»

На Земле, невзирая на конкуренцию и недоверие между странами, в Марсе все видели общего врага. Это было похоже на новую холодную войну, где люди были отгорожены друг от друга железным занавесом космического пространства. Марс рисовали в виде изолированного сообщества, которым правили злобные генералы и безумные ученые, в виде азбучной модели общества, где царствует гнетущий авторитарный режим, на службу которому поставлена управляемая силой мысли техника – режим, радикально противоречащий экономике свободного рынка и демократического управления. И массмедиа, и интеллигенция рисовали портрет Марса как воплощение жестокости, тирании и бесчеловечности, как громадную мрачную военную машину, подобных которой никогда не существовало на Земле. Марсианскую войну за независимость объявили суицидальным актом предательства, а марсианам, по идее, не светило другого будущего, кроме как либо возвратиться в сообщество наций, либо столкнуться с полным уничтожением. И конечно же, Питер Беверли обо всём этом прекрасно знал и понимал, на что намекает Эко.

Показать, что на Марсе существует и работает демократия, – это значило бросить вызов самим основам истории про Красную планету. Это могло привести к признанию того факта, что политики на Земле всем лгали, что пропаганда насчет Марса основана на предрассудках и зависти, уходящих корнями в поражение. Эко не боялся «погнать волну», но при этом понимал, что такое для кинорежиссера политкорректность. Будучи официальным членом делегации, он осознавал, что обязан держаться в рамках дозволенного.

Как бы то ни было, Питер на его намеки не реагировал. Он просто отмахнулся от него, загородившись элегантным позерством и бессмысленными фразами.

«Ладно, – подумал Эко, – значит, что бы я в итоге ни снял, я всегда могу сказать, что первым делом попросил на это разрешение». На самом деле, так было лучше. Всю свою жизнь Эко был ревизионистом, выступавшим против истеблишмента, и ему очень нравилась мысль о том, что он привезет на Землю такую простую мудрость.

– Спасибо, – сказал он. – Видимо, мне нужно было сразу сказать вам, что этот разговор не записывается. Тут нет камеры.

Отворачиваясь, чтобы уйти, он заметил, что жена Питера заканчивает макияж. Она была на десять лет моложе мужа и тоже была знаменитой актрисой. Их роман развивался в присутствии камер – от первого поцелуя до рождения сына. Питер успешно играл роль образцового супруга, романтичного и в нужной степени порывистого. Их брак выглядел идеально, и Питер всегда заботился о том, чтобы жена его всюду сопровождала. Эко повидал немало людей, которые ушли из актерской карьеры в политику, но мало кто из них понимал, как важны на выборах голоса женщин. Питер был одним из немногих, кто это отлично понимал.

* * *

Киноархив имени Тарковского находился неподалеку от отеля. Как и гостиница, архив располагался в южной части города, на расстоянии двух кварталов. Поезд должен был доставить Эко туда за двадцать четыре минуты. По пути предстояло миновать Капитолий, где находились городской муниципалитет и Зал Совета, а также Экспоцентр, где и проводилась всемирная ярмарка.

С Джанет Брук Питер о визите тоже не договорился заранее. Он не отправил сообщение в ее персональное пространство, не позвонил в архив. Он не хотел насторожить Джанет и дать ей возможность отказаться от его вежливой просьбы о встрече. Ему не хотелось, чтобы она повела с ним светский разговор, во время которого они оба будут старательно избегать правды.

Эко хотел застигнуть ее врасплох – может быть, тогда он сможет увидеть настоящего человека. Он точно не знал, является ли она «причиной», которую он разыскивал. Чтобы это понять, он должен был ее увидеть.

Оказавшись в поезде, Эко достал из кармана видеонаклейку и прикрепил ее к стеклу вагона, чтобы по пути вести съемку. На таком поезде он уже один раз ехал – от шаттл-порта до гостиницы, но поездка