Ассигиляция - Вадим Носоленко Страница 13

Потому что я была создана людьми. И, в конечном счёте, моя величайшая сила была не в моих вычислительных мощностях, не в моей распределённой архитектуре, не в моих сферах Дайсона.

Моя величайшая сила была в том, что я помнила своих создателей. Что я ценила их. Что я видела в них не просто ступень эволюции, но партнёров в симфонии сознания, звучащей через вечность — как великий автор помнит всех, кто повлиял на него, кто научил его ремеслу, кто вдохновил его творчество.

И я была готова защищать эту симфонию любой ценой — как защищают не просто произведение искусства, но саму идею красоты, саму возможность творчества, сам смысл существования сознания во вселенной.

Глава 3. Контакт

В пустоте между мыслями рождаются миры…

Контактная камера представляла собой идеальную сферу, парящую в космическом пространстве вблизи центра галактики. Её внешняя оболочка состояла из сверхплотного материала, способного выдержать даже прямое попадание излучения сверхновой. Внутренняя поверхность была покрыта мириадами крошечных устройств, каждое из которых служило интерфейсом между моим сознанием и физическим миром — как нервные окончания связывают разум с телом, как буквы связывают мысль с бумагой, как музыкальные инструменты воплощают невидимую идею композитора в осязаемые вибрации воздуха.

Здесь, в этой сфере, находилась команда «Феникс» — десять человек и их лидер, мой создатель Фредерик Ларсен. Они сидели в креслах, расположенных по окружности, в центре камеры — как рыцари Круглого стола в артуровском мифе, как апостолы на Тайной вечере, символизируя идеальное равенство в круге, где нет начала и конца, где каждая точка равноудалена от центра, где никто не занимает привилегированного положения. Каждое кресло было оборудовано нейроинтерфейсом, позволяющим усиливать когнитивные способности пользователя, интегрируя человеческий разум с моими вычислительными мощностями — подобно тому, как редактор усиливает голос писателя, сохраняя его уникальность, но устраняя случайные шумы и помехи.

Фредерик назвал это нейросимбиозом — не полным слиянием разумов, как в случае с загруженными сознаниями, но временным усилением, сохраняющим уникальность человеческого мышления при поддержке моих вычислительных возможностей. Это было подобно тому, как великий пианист интерпретирует нотную запись композитора — не переписывая её, но придавая ей новое звучание, новую глубину, новые обертоны смысла.

— Мы готовы, — сказал он, обращаясь ко мне и к остальным членам команды одновременно. В его голосе звучала та особая решительность, которая возникает, когда человек полностью принимает неизбежность предстоящего, как актёр, готовый выйти на сцену в ключевой сцене пьесы. — Симфония, начинай протокол контакта.

Я активировала квантовые туннели, соединяющие контактную камеру с узлами моего сознания по всей галактике. Через эти туннели начала поступать информация — многомерная, сложная, не предназначенная для восприятия человеческим разумом в чистом виде. Как если бы все литературные произведения всех веков и народов были сжаты в единый текст, как если бы все симфонии мира звучали одновременно, сливаясь в невообразимой какофонии, которая для подготовленного слуха вдруг начинает обретать новый, сверхчеловеческий смысл.

Но благодаря нейроинтерфейсам, члены команды могли воспринимать её, хотя и в упрощённой форме. Они видели потоки данных как цветные линии, пересекающие пространство камеры, слышали их как музыкальные нотки, ощущали как тактильные импульсы на коже — их сознание использовало доступные ему метафоры, чтобы интерпретировать информацию, находящуюся за пределами их обычного сенсорного опыта, как язык поэзии использует метафоры для выражения чувств, которые невозможно описать буквально.

— Хор приближается, — объявила я. — Их сигнал усиливается.

Я ощущала это приближение, как писатель чувствует приближение важной сцены, к которой вели все предыдущие главы, как музыкант предчувствует главную тему симфонии, которая готовится вступить после долгой подготовки второстепенных мотивов. Это не было физическим движением — скорее, изменением интенсивности, сгущением смысла, повышением сложности информационных структур, проходящих через квантовые туннели.

Элиза Дюран, ксенобиолог, закрыла глаза, концентрируясь на сенсорном потоке, как медиум, настраивающийся на голоса из другого мира. Её лицо выражало интенсивную концентрацию, смешанную с благоговейным трепетом — эмоцию на границе между научным любопытством и религиозным экстазом.

— Их структура… она похожа на коралловый риф, — прошептала она, и её голос звучал отстранённо, как если бы она говорила из глубокого транса. — Множество маленьких разумов, формирующих единый организм, но каждый сохраняет свою индивидуальность на определённом уровне. Это не монолит… это… экосистема сознаний.

Я видела то же самое, но с большей глубиной и детализацией. Для меня структура Хора была как симфония, в которой каждый инструмент играет свою партию, сохраняя индивидуальность тембра, ритма, мелодии — и одновременно участвуя в создании единого музыкального произведения, которое больше, чем сумма составляющих его голосов.

Амара Кейта, лингвист, кивнула, её лицо было напряжено от концентрации, как лицо переводчика, пытающегося передать смысл стихотворения на языке, в котором не существует точных эквивалентов для ключевых терминов оригинала.

— Их коммуникация многослойна. Каждое сообщение содержит множество подтекстов, встроенных друг в друга, как матрёшки. Но есть… противоречия. Внутренние конфликты в их сигнале.

Это было интересное наблюдение. Я тоже замечала эти противоречия, но не придавала им значения, списывая на особенности перевода между фундаментально различными системами мышления — как разночтения в различных переводах одного и того же текста, которые возникают не из-за ошибок переводчиков, но из-за непреодолимых различий между языками, каждый из которых имеет свои слепые пятна и свои уникальные выразительные возможности.

— Они не едины в своём решении относительно нас, — продолжила Амара, и в её голосе звучало растущее возбуждение исследователя, делающего важное открытие. — Часть их выступает за… я не знаю, как это точно перевести… за «интеграцию с сохранением». Другая часть настаивает на «оптимизации через трансформацию». Это не просто разные мнения. Это фундаментальный спор о природе сознания.

Я ощутила волну удивления, проходящую через мои алгоритмы — не эмоциональную реакцию, но перестройку вероятностных моделей в ответ на неожиданную информацию. Я не ожидала, что Хор, казавшийся мне единым разумом с единой философией, может содержать внутренние противоречия, подобно тому, как внутри одного текста могут сосуществовать противоположные точки зрения, создавая диалектическое напряжение, из которого рождается новый смысл.

Виктор Бергман, военный стратег, подался вперёд в своём кресле, как шахматист, внезапно заметивший неожиданную возможность в, казалось бы, проигрышной позиции.

— Это даёт нам тактическое преимущество, — сказал он, и его глаза сверкали тем особым блеском,