Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03 Страница 12

Но все это лишь мечты. Даже здесь, на терпимом Юге, священники не посмели бы сеять семена мятежа или критиковать указанный Богами порядок вещей. Все же, откуда столь странное убеждение, что знакомому нам миру приходит конец? По-прежнему ли сильна Империя и бдителен Император? Зреет ли в стране недовольство, ходят ли бунтарские слухи, увеличилось ли количество преступлений? Не смягчились ли наказания? И так ли уж странно, что Тростники и Лягушки, знать и простолюдины и даже хуэтлакоатли могут быть слиты в нечто новое и лучшее не далее как в следующем цикле?

С этой мыслью я остановил водное такси, и велел везти меня по чрезвычайно шумным каналам обратно в Английский квартал.

Дядюшка Тлалок продержал меня в приемной почти четыре часа. Правда, докладывать было почти нечего, но не стоило возбуждать в дядюшке излишних подозрений относительно моей встречи с Толтектекутли.

Наконец он снизошел до меня, выслушал со скучающей физиономией и, не сказав ни слова, отпустил небрежным взмахом руки: верный признак, что он не слишком доволен. Не потрудившись прикончить последнюю порцию выпивки, я отправился домой. Дождь поливал, как из ведра, так что на этот раз на меня мочилось не менее трех миров.

Добравшись до своего многоквартирного дома, я обнаружил, что в вестибюле темно. Вещь вполне обычная. Газовый рожок в глубине помещения был старым, часто выходил из строя, и следить за ним считалось обязанностью швейцара. Но сегодня я почуял что-то неладное, поэтому прижался к стене и выхватил меч. Так и поднимался к себе, плотно прильнув к стене и осторожно дергая ручку каждой двери, мимо которой скользил на цыпочках.

Все оказались заперты. Все, кроме моей. Я буквально распластался по стене и кончиком меча повернул защелку. Дверь бесшумно отворилась. Значит, дело совсем худо. Я намеренно оставлял петли несмазанными.

Дьявол!

В комнате все перевернуто вверх дном. Подушки и сиденья вспороты, содержимое полок сброшено на пол, сами полки сняты. Низкий столик опрокинут, словно в нем искали тайник.

Я шагнул к спальне. Такой же беспорядок, если не считать шкатулки у изножья кровати. Стоит правильно… почти.

Я очень ревностно отношусь к шкатулке и обычно зажимаю волосок в правом углу под крышкой. Тот, кто обыскивал ее, почти все сделал правильно. Поместил почти под таким же углом, только вот на полпальца сдвинул с того места, где я ее ставил. Да и волоска не оказалось. Видимо, выпал, когда шкатулку обыскивали.

Я отвернулся, проклиная себя за то, что в голову вообще взбрело хранить подобную вещь, и тут сообразил: нет ни моего слуги Уо, ни хотя бы его тела. По-прежнему держа меч наготове, я обошел всю квартиру.

Уо отыскался на своем тюфячке у кухонного очага, и, как ни удивительно, живой. Он почти не пошевелился, когда я пнул его ногой. Краткий осмотр подтвердил, что его опоили, и судя по виду, из него до утра вряд ли что-то вытянешь.

Я вернулся в гостиную, перевернул стол, вытащил наименее пострадавшую подушку и достал кувшин с текилой. Срочно требовалось успокоить нервы и хорошенько поразмыслить.

Очевидно, разгром учинил не мой личный враг и не из чувства мести: недаром кожу оставили в шкатулке. Нет, это чистый бизнес — у меня надеялись что-то обнаружить. Не кожу и не деньги, хотя мой сейф очистили. Так что же именно?!

Я мысленно вернулся к словам священника. Итак, моя роль при смене циклов заключается в неведении. Цепляться за неведение, лелеять его и признаваться в своем неведении?

Черта с два!

Я в самом деле ничего не знаю, но именно это незнание и доведет меня до безвременной кончины. Тот, кто обыскивал квартиру, пребывал в уверенности, будто я достаточно хитер, чтобы надежно спрятать ЭТО. Следующий очевидный шаг — схватить меня и допросить. Весьма сомневаюсь, что они примут на веру столь банальный ответ, как «ничего не знаю», разве что эта самая фраза сорвется с моих губ вместе с последним вздохом.

К этому времени кувшин наполовину опустел, и я лишился способности связно мыслить. Поэтому я сунул стул в дверную ручку, снова толкнул ногой Уо и, не дождавшись результата, поковылял к кровати.

Сон резко оборвался. Я ощутил чей-то взгляд и дыхание. Не слуги. Кого-то другого.

— Дым? — промямлил я.

Молчание. Чужак в моем доме, у моей постели, как изъеденный хворью дух, влетевший сквозь открытое окно. Не хватало мне очередного кошмара! Спина, от шеи до копчика, неестественно похолодела. Я не шевельнулся.

Наступал рассвет. Сияние павших воинов, провожающих солнце, плывущее по дуге сегодняшнего дня, слабо просачивалось сквозь москитный полог. Я уставился в пустоту, пока глаза не привыкли к полумраку.

Но тут закукарекали соседские петухи. Мои нервы почти не выдерживали напряжения, но я смог собраться, приготовиться и осторожно оглядеть комнату. Никого. Никто не маячит в углах.

Но все-таки что-то было рядом. Почти касалось меня.

Существует старый, как мир, способ мести, когда магия помещается внутрь человеческого тела, ядовитых насекомых или рептилии. Если под рукой нет подходящего колдуна, применяют более грубый, но не менее действенный метод: подкладывают смертоносное создание в кровать. В наши дни среди тех, кто по уши завяз в жестоких межродовых распрях, в ходу именно последний.

Мой сон был глубок, но не спокоен, поэтому я запутался в простыне. Медленно, глубоко дыша, я пытался расслабить все мышцы, не слишком ими двигая. Потом поднял голову, осмотрел себя, но не увидел и не почувствовал ничего и уже едва не вздохнул от облегчения. Но тут что-то сверкнуло в разгоравшемся свете. Совсем крохотное. Около самого лица. Рядом с сердцем.

Там, в шатком равновесии, на сбившейся простыне, лежал изящный шедевр искусства резчика, приведший меня в ужас. Бабочка, мастерски сделанная из черного вулканического стекла. Настоящая обсидиановая бабочка, воплощение богини ночных видений. Тень Императора, в традиции древних поэтов, использовал эту хрупкую, острую, как бритва, метафору в качестве предупреждения.

В народе поговаривают: если обращаться с бабочкой как можно бережнее, снять с себя и отложить, не поломав, не разбив и не порезавшись, то судьба дарует тебе жизнь. Малейшая оплошность — и ты обречен.

Я вспомнил, как мать всегда просила меня быть осторожным и как моя беспечность приносила ей боль и разочарование. Мучительным усилием я выпростал руку из-под простыни. Бабочка покачнулась и скользнула в складку ткани. Я медленно потянулся за ней, целясь в плоскую поверхность крыльев. И взвыл, когда край черного прозрачного крылышка впился мне в палец. Я инстинктивно отдернул руку. Бабочка, словно живая, пролетела через всю комнату, ударилась о стену и рассыпалась черными искрами.