Игорь Дубов - Погружение в страдник Страница 10

Он мгновенно понял, что сейчас произойдет, но не успел ни пошевелиться, ни ужаснуться, а только смотрел остановившимся взглядом, медленно врастая в землю перед неотвратимостью приближающейся катастрофы. Испуганный пристяжной коренник рванулся вперед, колымага накренилась и, просев вниз, зависла на боку в неустойчивом положении. Однако и тут еще, наверное, все бы обошлось, если б почувствовавший задержку коренник, которого не сумел сдержать сидевший на нем кучер, не дернул снова. Колымага, словно нехотя, оторвалась от ворот, потом резко пошла влево и вниз и со страшным грохотом перевернулась, взорвав облако пыли.

Еще били в воздухе передними ногами лошади и растерявшийся кучер судорожно выламывал кореннику удилами зубы, еще только наклонялся вперед, кидаясь от ворот к колымаге, Пров и распахнулась дверь, выбрасывая на крыльцо перепуганного насмерть Фрола, а верхняя дверца уже откинулась, словно крышка люка, и из нее выбралась разъяренная и всклокоченная Наталья. Князь остался у царя, и Наталья приехала одна. Сейчас вид ее был страшен. Отстранив рукой набежавшую дворню, она повернулась к соскользнувшему на землю кучеру. Ноздри ее раздувались, тонкое лицо было искажено гневом. Такой Свирь ее еще не видел.

- На козла его! - сдавленным голосом выхрипела она. - Сотню плетей!

Кучер повалился в ноги.

- Матушка! - закричал он.

- Немедленно! - приказала Наталья, обводя жестокими светлыми глазами сбившуюся в плотную кучку челядь.

Это была совсем другая Наталья. Мерзкая, безобразная старуха косоротая и бородавчатая ведьма походя зацепила ее полой своего плаща, вывернула наизнанку прекрасное лицо, и из потаенных глубин проступил неведомый ранее отвратительный лик.

Уловив желание Свиря, Малыш услужливо спроецировал картинку расправы. Кучера били на заднем дворе. На голой спине черными полосами выступала из-под сорванной кожи кровь, частыми каплями стекая на землю. Наталья лично руководила экзекуцией. Сейчас пока что с кучера на ходу сдирали рубаху.

Хрупкая, ласковая, нежная как цветок. И глаза васильковыми озерами. И изящные пальчики, лежащие у него на плече...

- Зачинайте! - услышал он ее голос.

Потом, уже вечером, когда веселил вернувшегося князя, он снова увидел ее. Князь приехал хмельной, радостный, велел одарить нищих, а сейчас все время хохотал, мотая крупной бритой головой. И она сидела рядом, тихая, добрая, смеялась тонко, словно звенел серебряный колокольчик. Начисто при этом позабыв о кучере, который харкал кровью в подклете, пока приведенная Провом Акулина шептала над ним, мелко трясясь старушечьим телом.

Свирь часто видел преждевременную смерть и свыкся с мыслью, что она неизбежна в их работе. В том далеком, теплом и ласковом мире, где мечи давно были перекованы на орала и копья на серпы и никто специально не учился воевать, смелые и храбрые все равно погибали до срока. И даже то, что на Земле овладели Временем, ничего не меняло в этом и ничего не могло предотвратить.

Он привык, а точнее, притерпелся к смерти, находя погибших товарищей в сплющенных глайдерах и пробитых метеоритами ботах, на дне пропастей и в открытом космосе - или вообще не находя. Он научился владеть собой и, не морщась от мороза, обжигающего кожу, смотрел на синие изуродованные лица, запечатлевшие ее оскал. Смерть была постоянным спутником, неизбежным условием их работы, и все же она не стала для него обыденностью, а наоборот - видимо, благодаря повседневной борьбе с ней, - каждая случайная смерть воспринималась им как общепланетная, дорого оплаченная трагедия. И только здесь, сейчас он начинал понимать, что жизнь может значить и стоить несоизмеримо меньше самых невозможных его представлений об этом.

Он лежал на лавке, глядя невидящими глазами на трепетный огонек, медленно пробирающийся по лучине, потирая плечо, которое походя все-таки достал в сенях Федор.

"Скотина! - думал о нем Свирь. - Мразь какая! И это - просто так, для острастки. Хорошо, что Бакай ни за что не придет к Федору сам. Жутко представить, что со мной будет, если они встретятся. И ведь всего один день осталось протянуть! Когда они сбегут после бунта, дышать станет намного легче. Знал бы князь, кому доверяет! Страшное, однако, будет дело..."

- Начнем диалог, - сказал он Малышу. - У нас остались на завтра слепой с поводырем.

- Фиксируются в "Сапожке", - сказал Малыш, - в двенадцать десять по единому. Потом у Никитских. С тринадцати ноль семи до пятнадцати двадцати.

- А потом?

- Прослеживаются только на следующий день.

- Где?

- Во время бунта, у Кремля. В Коломенское они не идут.

- Сколько они всего?

- Три дня. Стрельцы их не трогают.

- Дай все точки.

Свирь напряженно слушал названия церквей и площадей, которые перечислял Малыш, пытаясь уловить логику действий и понять мотивы поступков новой пары.

"И эти какие-то... - думал он. - Начинают с кабака. Зато потом в кабаки ни ногой... Хотя потом, может, и не до кабаков... И возле церквей они почти все время, а молятся внутри очень редко, пренебрегают, можно сказать... Впрочем, тут не поймешь. Бунт. Все необычно... Главное, конечно, Сивый. Трудно думать не о нем. Но этих сейчас тоже надо проработать. На всякий случай. Хотя бы только завтрашний день..."

Он снова просмотрел запись, где в вонючей грязи "Сапожка", забившись в полумрак, торопливо хлебали похлебку двое незаметных нищих. Камеры никак не могли взять их в фас. Наконец один повернулся, и Свирь сказал: "Стоп!"

Повернулся слепой, и Свирь долго изучал его лицо, несколько раз прокручивая запись, пытаясь понять, слеп ли он на самом деле.

"Только бы дотянуться, - сказал он себе. - И больше - ничего. Больше мне ничего не надо. И никому из наших больше ничего не надо. Взглянуть одним глазом - и умереть.

Целый мир, - думал он. - То, что стоит за ними, это огромный мир, такой же как наш. И потерять его легче, чем найти. Боже! Сделай так, чтоб нам не пришлось жалеть, что мы взялись за это дело, а не оставили его на потом. Ведь в будущем наверняка научатся гасить флюктуации. И смогут тогда посылать целые группы. Им будет намного легче, чем нам. Впрочем, будущему всегда легче. Только решать возникающие проблемы должно все-таки настоящее. Иначе это будущее никогда не наступит. Раз уж что-то случилось, от этого не уйти. Но хоть бы кто понимал, как страшно бывает иногда..."

Он поправил сползший с плеча кафтан и тяжело вздохнул. Спать ему не хотелось, и, убрав картинку, Свирь поймал себя на желании посмотреть, что сейчас делает Наталья.

"Яко нощь мне есть разжение блуда невоздержанна", - саркастично подумал он.

Свирь знал, что те, кто потом будет просматривать ментограммы, поймут его, но, усмехнувшись, стер желание и вызвал снова Малыша. Малыш, кроме как в угрожающих ситуациях, никогда не включался сам. Так повелось еще с самой первой заброски. Это создавало иллюзию одиночества, что было иногда совершенно необходимо. Но сейчас Свирь очень хотел поговорить. Он прекрасно понимал, что железный шар, лежащий на дне болота за сотню километров от Москвы, не заменит ему человека, но все же не удержался и спросил: