Филип Дик - В ожидании прошлого Страница 10

Он ухмыльнулся, показав желтые от жевательного табака зубы с почерневшими пеньками. Язык у него был покрыт странным налетом неземного происхождения.

Химмель постарался смотреть мимо старого знакомого.

– Не знаю как в Мексике, а здесь, в Тихуане, по-моему, можно достать любую дурь, – пробормотал он.

– А я о чем? Я взял по случаю несколько баллонов этого фрогедадрина.

– Ну и?

– Не хочешь испытать?

– А ты сам уже пробовал? – недоверчиво посмотрел Химмель.

– Сегодня вечером, – все так же заговорщически вещал Плавт. – Коллективный сеанс у меня дома. Пять капсул, одна из них твоя. Заметано?

– Что за дурь хоть? Какое у нее действие?

– Психоделическое, – Плавт, сотрясаемый внутренним порывом, принялся раскачиваться на стуле. – Настоящий галлюциноген. Но не только, – он несколько раз тряхнул головой и вожделенно присвистнул. Затем закатил глаза и радостно оскалился.

Химмель подождал, пока закончится демонстрация чувств.

– Действие зависит не от дозы, а от типа личности. То, что Кант называл «категорией восприятия». Улавливаешь?

– То есть индивидуальное ощущение времени и пространства, – Химмель читал «Критику чистого разума». Это была одна из его любимых книг: в ней все соответствовало его образу мыслей. У него даже хранился отксерокопированный том «Критики», исчерканный пометками на полях.

– Вот именно! Короче, препарат изменяет личное чувство времени и пространства. Наркотик времени. Как это сказать по науке? Темпорогогичный, так что ли, препарат. Первый в мире «вневременной» препарат. Такое стоит попробовать, – он мечтательно закатил глаза.

– Ну, мне пора, – кашлянул Химмель и стал подниматься.

Прижав Химмеля к месту, Плавт пробормотал:

– Пятьдесят баксов...Соединенных Штатов.

– Что? Да пошел ты...

– За одну капсулу. И вся любовь. Чудак, ты же никогда не попробуешь такого.

Плавт еще раз прокатил капсулу по столу.

– Мы постигнем Дао впятером. Разве за это жалко выложить вонючие пятьдесят баксов? За то, чтобы вместо этой чертовой войны оказаться в Дао? Да это, может быть, первый и последний случай в жизни! Мексиканские копы готовят операцию, хотят полностью отрезать поставки наркоты из Аргентины, да и с остальных флангов. Война, понимаешь? А уж у них это, поверь, получится, они свое дело знают.

– И что, дурь в самом деле отличается от...

– Еще как! Кстати, Химмель, знаешь, что сейчас чуть не попало мне под колесо? Одна их твоих тележек. А ведь я мог раздавить ее! Но не стал этого делать. Они мне всю дорогу попадаются – я бы мог передавить сотни. И скажу еще вот что: полиция Тихуаны давно интересуется, кто напустил на улицы города маленькие дурацкие тележки. Но пока я держу язык за зубами. Так что ты должен помочь мне, потому что если мы не постигнем Дао сегодня вечером, то...

– Ну ладно, – спасовал Химмель и полез за кошельком, ничего хорошего от этого предприятия не ожидая. Вечер наверняка будет проведен впустую.

Знал бы он, как ошибался!

Джино Молинари, генеральный секретарь, верховный главнокомандующий, сидел в кресле у камина, в камуфляже, с Золотым Крестом Первой степени на груди, врученным пятнадцать лет назад Генеральной Ассамблеей ООН. Его скулы поросли иссиня-черной щетиной, выходившей, казалось из глубины тела, форма была в беспорядке, ширинка расстегнута, шнурки на ботинках развязаны.

И это секретарь Организации Объединенных Наций!

Молинари при появлении Аккерманов даже не поднял головы. Вергилий с сопровождающими постепенно заполнили комнату и замерли в недоумении. Перед ними сидел явно больной человек, недееспособный калека. Мнение, сложившееся в народе, что во главе государства стоит полная развалина, подтверждалось.

К собственному удивлению Эрик понял, что видит Мола не таким, как по телевизору. Казалось невероятным, что этот человек еще мог держаться на ногах во время выступлений. Быть может, что-то подсовывали под трибуну? С экрана Джино выглядел бодрячком, активным жизнедеятельным лидером, каким и полагается быть генеральному секретарю, а здесь – совсем не походил на героя войны и защитника человечества. Причем процесс, похоже, зашел так далеко, что мало чем помогло бы и медицинское вмешательство. Словно в кресле находилась кукла, чей кукловод ушел, и ниточки отрезаны.

Вергилий Аккерман зашептал Эрику в ухо:

– Вы же доктор. Спросите, может, ему нужна медицинская помощь.

Казалось, он был озадачен не меньше доктора.

Эрик посмотрел на Вергилия.

Так вот зачем его везли сюда: он должен был оказать помощь секретарю ООН. Все устроили так, чтобы Эрик встретился с Молинари, остальное служило прикрытием. Спектакль с поездкой разыграли, чтобы одурачить пришельцев из системы Лилии. И никуда не денешься – это долг Эрика как врача. Теперь все можно свалить на него, наверное, единственного хирурга на несчастном Марсе.

Арома склонился над креслом, не решаясь взять руку высокопоставленного пациента, чтобы прощупать пульс:

– Господин Генеральный Секретарь...

Голос у Эрика дрогнул. Не от испуга – просто человек в кресле не отозвался на его приближение ни единым движением, он лежал как полутруп, коматозный больной. Ни одной эмоции не отразилось на лице Молинари.

– Я врач, – сказал Эрик и понял, что слова его прозвучали впустую. – Точнее, хирург-трансплантолог, – продолжал он. Затем остановился, все еще надеясь получить ответ.

Тело в кресле даже не шевельнулось.

– Пока вы находитесь здесь, в Вашинге-35...

Голова Молинари неожиданно дернулась, взгляд прояснился. Он уставился на Эрика и неожиданно заговорил хорошо знакомым всем голосом:

– Пустяки, доктор. Я в порядке.

Секретарь улыбнулся.

– Что вы так беспокоитесь? – почти весело воскликнул он. – Живите в стиле безмятежных тридцатых, раз мы здесь очутились. Кстати, сейчас не время «сухого закона»? По-моему, его приняли чуть позже. Угощайтесь пепси-колой.

– Я как раз предлагал всем попробовать ежевичный «кул-эйд», – захлопотал Вергилий.

– Да, друг мой Вергилий, – игриво заметил Мол. – Тебе удалось создать настоящее королевство иллюзий. Я поспешил воспользоваться твоим любезным приглашением и вволю расслабиться. Надо бы национализировать эту сказку. Сюда инвестируется столько частного капитала, который мог бы с толком пойти на войну, – тон его был шуточный, и наверное, только это спасло Вергилия от очередного инфаркта. Каждый житель планеты знал, что Мол вел аскетичный образ жизни. И все же Джино был не чужд порой сибаритства и небольших оргий с размахом, после которых вновь устанавливались строгие порядки, и даже на выпивку устанавливался запрет.