Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев Страница 22

Дархан и сам понимал, что есть вещи, с которыми лучше не торопиться. Он собирал информацию по крупицам, подгадывал настроение, баловал своих невольных домочадцев новыми блюдами. День проходил в суете и осторожности, несколько раз патрули Закира заходили во двор. Нет, беглецов они не искали, возможно обшаривали все, что только можно — рутинная, монотонная работа. Городу нужны были эти рейды. Лекарства, инструменты, проволока, книги, игрушки, консервы, одежда, фонари, арматура, рухлядь и тысячи нужных вещей стаскивались и распределялись по мере необходимости. Со временем рейды стали опаснее. Людей не хватало, кому стеречь склады, кого отправлять на охрану полевых работников от расплодившихся до невероятных размеров стай бродячих собак. А патрулирование города? А розыск нарушителей? Закиру хлопот хватало. И все же беглецов искали. Закир не тот человек, что отступится. С каждым днем его авторитет будет падать среди своих. Вот потому он непременно отправлял пару-тройку так нужных в других местах ребят на вероятно тщетные поиски.

* * *

Дархан крутил настройку мощного советского радиоприемника. Помнил такие с детства. Вена, Лейпциг, Киев, Братислава, Дрезден, Львов, Будапешт, Варшава. Прям не надписи на шкале, а стих какой-то. Он бессмысленно щелкал по частотам УКВ, КВ1, КВ2, КВ3… Шипение. Свисты. Скрипы. Монотонное гудение. Дархан крутанул ручку настройки влево, затем вправо. Ярко-красная вертикальная линия скакала по шкале. Пересекая невидимую точку, она «ловила» волну с забавным не громким, но таким ярким и сочным писком. Поймать этот писк, чтобы он лился постоянно, не получалось. Пришел заспанный Алмаз.

— Не мучай радио. Оставь на семерке.

— Где Ленинград?

— Да. Ближе к «г».

Прежде, чем открутить красную линию на семерку, Дархан еще раз пискнул, проскочив невидимую точку. Улыбнувшись, он посмотрел на брата, который покрутил пальцем у виска. Медленно, осторожными движениями, он снова проскочил писклявую волну.

— Почему я эту писклю не могу поймать?

— Потому что руки из жопы, — Алмаз сел к приемнику и осторожно, придерживая палец другой рукой стал крутить ручку настройки. Примерно на отметке с надписью УВБ-76 с трудом расслышался едва различимый автоматический голос:…сят два, четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два. И так — бесконечно, монотонно, без эмоций. Алмаз покрутил настройку, но на других частотах было лишь шипение.

— Видать, закировские на станции что-то мутят.

Он зевнул, встал из-за стола.

— А писклю?

Алмаз быстро накрутил брату так нужную ему писклю. Когда от нестерпимого свиста стало тошнить, писклю свернули на Лейпциг, затем снова поймали «четыреста пятьдесят два» и оставили на Хельсинках. Там шипение было негромким, особо не докучало и в то же время если б радио вдруг замолкло это стало бы ясно сразу. Дархан посмотрел на велосипедный клаксон, лежащий на столе. Гудел он громко, зычно, тряслись слоники в невесть как сохранившемся кургузом серванте. В клаксон следовало гудеть и будить спящих при первых же признаках тишины. Успеют выбежать — останутся живы.

* * *

В ту ночь дежурил Алмаз, но не спали все трое. Дархан бредил, температура приближалась к сорока. Шара протирала ему лоб, каждые десять минут слушая стетоскопом сердце. На шее висел и фонендоскоп — для аускультации сосудов. Дархану было совсем плохо. Рука почернела и горела, как раскаленная кочерга. Осмотрев руку, Шара поцокала языком.

— В больницу надо.

— В больницу нельзя. А если там люди Алмаза?

— Тогда помрет.

— Может ампутация?

— Тоже помрет. Нечем, да и не перетянем как следует. А антибиотики наши — сам видишь — не помогают. Декомпрессию бы по-хорошему. У меня в процедурном все для таких дел припасено. Даже собирать не нужно. И антибиотики там. Закир, небось, всю больницу уже растащил. А тайник ни в жизнь не найдет.

— Так может я принесу?

Шара безутешно покачала головой.

— Не дотянет.

* * *

Больница была в полутора километрах от их убежища. Но добирались часа два. Дархана знобило, идти он почти не мог. Два раза скрывались от патрулей. В одном из домов старухе приспичило ночью курить на балконе. Выкурив трубку, она еще долго любовалась звездами, уже хотели идти в обход. В больницу забрались без приключений. Людей Закира тут не было. Споро и расторопно Шара возилась с рукой Дархана. Алмаз, тем временем, набивал рюкзак необходимым инвентарем и инструментами.

Алмаз и Шара заметили, что после их побега Закир не стал растаскивать больницу. Возможно занялся тремя другими, а здесь лишь варили хлорку. То, что хлорки стало втрое меньше Алмаз заметил почти сразу. Так что второй рюкзак забили ингредиентами, чтобы приготовить раствор дома, благо баллоны были.

— Идти пора, Шара.

Молча кивнув, Шара дала команду на сбор.

* * *

Выходили со стороны лаборатории. На центральном могли дежурить люди Закира. Дархана мутило. Перевязанный свежими бинтами, он отчаянно нуждался в антибиотиках. И непременно через кровь, а для этого у них есть минут десять, может пятнадцать, чтобы добраться до любой заброшки, где не менее часа капать приготовленный Шарой раствор.

В полубредовом состоянии Дархан узнал еще одну тайну. Он долго не мог понять, как в городе, столько лет отрезанном от цивилизации остались лекарства. Если их даже и не использовали, то все они давно должны выдохнуться от старости. Не может быть в этом городе ни таблетки, ни микстуры, срок которых еще не вышел.

Вместо ответа Алмаз и Шара подвели его к огромному белоснежному, похожему на железнодорожную цистерну, контейнеру. Контейнер этот оставили американцы. Таких по городу было несколько. В них можно было не только хранить, но и восстанавливать подходящую к сроку годности вакцину. Не был контейнер ни холодильником, ни барокамерой. Работать мог автономно, лишь следовало плотнее герметизировать дверь. Да и самим находиться внутри этого агрегата полагалось в спецкостюмах (это правило уж давно никто не соблюдал). Что этот чудо-контейнер делал с вакциной (как и со всеми другими лекарствами) Шара не знала. Да только вот контейнер этот не просто безупречно все хранил без электричества и мороза, но и возвращал лекарствам их целебные свойства. Получалось, конечно, не всегда. Лекарства «оживали» ненадолго и нередко оставались совсем слабенькими. Но здесь, в этом забытом Богом городе и ампула с Азитромицином 1992 года была на вес золота. Клали ее в контейнер и ждали чуда. Все же, что могли приготовить и синтезировать сами, поручали Елене Игоревне, единственному уцелевшему в городе химику-фармацевту.

У Шары с тех самых времен хранился длинный, больше похожий на напильник, ключ — без него тяжелую овальную дверь не открыть. Вообще-то контейнеры