Артур Мейчен - Мейчен Страница 19

У этой странной истории нет счастливого конца. Никто не был повешен, хотя совершенно ясно, что по одному человеку, а возможно, и по нескольким, «плакала виселица», как по какому-то поводу заметило склонное пошутить шотландское правосудие.

Перевод Л. Володарской

Одним жарким августовским вечером прекрасный юный джентльмен, можно сказать, последний в своем роде в Лондоне, вышел на площадь и зашагал по пустынной Пиккадилли.* Верный традициям, верный им даже в пустыне, он в полной мере соответствовал предъявляемым ими требованиям; великолепный красно-желтый цветок на его отлично скроенном сюртуке из шерстяной ткани говорил о том, что он истинный сын гвоздики; шляпа, штиблеты и подбородок ослепительно сверкали; хотя уже много недель не было дождя, брюки были должным образом подвернуты, а положение трости с золотым набалдашником свидетельствовало о свободе от предрассудков. Однако — ах! — какие перемены произошли с июня, когда блестели листья, залитые солнцем, когда в окнах клуба мелькали люди, коляски мчались друг за другом по улицам, и в каждой из них улыбались девушки. Молодой человек вздохнул, вспомнив о тихих немноголюдных вечерах в «Фениксе», о неожиданных встречах на улицах, о поездках в Херлингем и множестве веселых обедов в приятной компании. Он поднял взгляд и увидел полупустой омнибус, медленно тащившийся посреди улицы, стоявшую перед «Погребами белой лошади» извозчичью карету (кучер заснул на своем месте) и опущенные жалюзи в «Бадминтоне». Он почти ожидал увидеть шиповник, грациозно тянущийся вверх на отеле «Кос-мопол»; в самом деле, красота, если от нее что-то оставалось на Пиккадилли, спала глубоким сном.

Поглощенный печальными размышлениями, незадачливый Джонни не заметил, что по тротуару навстречу ему движется его двойник, разве что неизменная гвоздика была у двойника цвета сомон[Оранжево-розовый.] да трость — с серебряным набалдашником, как и должны были разниться два предмета, наделенные особым значением. Молодые люди приблизились друг к другу, одновременно обратили внимание на странный вид отлично одетого визави и призвали старого, как мир, бога.

— Клянусь Юпитером, приятель, какого дьявола ты тут делаешь?

Джентльмен, появившийся со стороны Гайд-парк-корнер, ответил первым.

— Сказать по правде, Остин, мне пришлось остаться в городе… э-э… из-за дел с юристами. А ты почему не в Шотландии?

— Знаешь, забавно получается, но меня тоже задерживают в городе дела с юристами.

— Неужели? Это ужасно! Такого быть не должно, иначе все идет вверх дном, правда?

— Клянусь Юпитером, правда! Я тоже так думаю.

Мистер Остин помолчал несколько мгновений.

— Куда ты направляешься, Филиппе?

Вся эта беседа проходила как нельзя серьезно с обеих сторон, правда, при упоминании «дел с юристами» в глазах обоих мелькнул огонек, однако сторонний наблюдатель сказал бы, что на юных плечах лежит груз веков.

— Я еще не решил. Предполагал тихо пообедать у «Азарио». Ты ведь знаешь, что «Бадминтон» закрыт, кажется, на ремонт, а я терпеть не могу «Младшего Уилтона». Пойдем со мной, пообедаем вместе.

— Клянусь Юпитером, почему бы нет? Адвокат подождет!

— Вот уж что правда, то правда. Закажем итальянское вино — в бутылках из-под масла — ты знаешь, о чем я говорю.

Джентльмены с серьезным видом развернулись и вновь зашагали по площади, предавшись размышлениям, несомненно, о многих проблемах. Обед в маленьком ресторанчике доставил обоим настоящее удовольствие, так же, как кьянти, которое они выпили в изрядном количестве. «Совсем легкое вино», — сказал Филиппе, и Остин согласился с ним, так что они опустошили квартовую бутыль и добавили к ней по паре стаканчиков зеленого шартреза. Выходя на тихую улицу и куря громадные сигары, рабы долга и «дел с юристами» ощутили призрачную радость, скрытую во всем, что их окружало, улица показалась им фантастической в тусклом свете фонарей, а одинокая звезда, сиявшая в чистом небе над их головами, своим цветом напомнила Остину зеленый шартрез. Филиппе согласился с ним.

— Знаешь, старина, — сказал он, — временами я тоже вижу все то странное… ну, знаешь, о чем пишут в журналах и в романах. Клянусь Юпитером, Остин, старина, мне кажется, я тоже мог бы написать роман.

Молодые люди бесцельно шагали, не совсем представляя, куда направляются, когда сворачивали с одной улицы на другую и хмельно рассуждали обо всем на свете. Серое облако медленно плыло с юга на север, затемняя небо, и неожиданно начался дождь, поначалу падавший редкими и тяжелыми каплями, а потом обрушившийся безжалостным шипящим потоком; сточные канавы переполнились, и дождевые капли прыгали на камнях. Оба Джонни припустились бежать так быстро, как только было в их силах, свистя и напрасно выкрикивая «Извозчик!», пока не промокли до нитки.

— Где мы, черт возьми, находимся? — не выдержал Филиппе. — Проклятье, ни малейшего понятия. Ведь мы должны были быть на Оксфорд-стрит.

Они пробежали еще немного и неожиданно, к своей неописуемой радости, заметили арку, которая вела в темный переулок или двор. Не произнося ни слова, они укрылись в ней, слишком благодарные счастливому случаю и слишком промокшие, чтобы говорить. Остин взглянул на свою шляпу, она была совершенно испорчена; а Филиппе вяло встряхнулся, словно уставший терьер.

— Как это все некстати, — пробурчал он. — Хорошо бы, сейчас появилась коляска.

Остин выглянул на улицу; дождь все еще лил как из ведра; он посмотрел назад и в первый раз обратил внимание на большой дом, неприветливо возвышавшийся на фоне неба. Он был темный и мрачный, разве что в одном месте сквозь ставни виднелся свет. Остин показал на дом Филиппсу, который поначалу не выразил интереса, но потом вдруг воскликнул:

— Черт подери! Теперь я знаю, где мы. Ну, не то чтобы знаю, но однажды был tjt с Уильямсом, и он сказал мне, будто здесь находится какой-то клуб. Не могу вспомнить, как он назывался. Эй! Это Уильямс. Ты не скажешь, Уильямс, где мы находимся?

Господин, который миновал их в темноте и быстрым шагом напраалялся к дому, услышав свое имя, оглянулся в недоумении.

— А, Филиппе, что тебе нужно? Добрый вечер, Остин. Вы как будто промокли?

— Конечно, промокли; попали под дождь. Ты говорил мне, что здесь какой-то клуб? Если это твой клуб, пригласи нас с собой.

Мистер Уильямс пристально поглядел на обоих промокших джентльменов и, справившись с сомнениями, сказал:

— Что ж, джентльмены, если хотите, можете идти со мной. Однако прежде дайте мне слово чести, что никому не расскажете об этом клубе и о том, что увидите там.

— Конечно же, нет, — ответил Остин, — зачем нам рассказывать, правда, Филиппе?

— Правда, правда. Пошли, Уильямс, не сомневайся.

Все трое двинулись в направлении большого дома, который оказался к тому же очень старым и был похож на посольство из прошлого века. Уильямс свистнул, дважды постучал в дверь и свистнул еще раз, после чего господин в черном открыл им.

— Ваши друзья, мистер Уильямс?

Тот кивнул, и молодые люди вошли.

— Запомните, — прошептал Уильямс, — вы никого не знаете, и вас никто не знает.

Приятели кивнули, после чего дверь распахнулась и они вошли в просторную комнату, ярко освещенную электрическими лампами. Мужчины стояли группами, ходили туда-сюда, курили возле небольших столов, все было как в обычной курительной комнате. Присутствовавшие беседовали, но ноче-му-то полушепотом, и время от времени кто-нибудь останавливал себя на полуслове и с тревогой поглядывал на дверь в противоположном конце комнаты, а потом отворачивался. Очевидно, кого-то ждали. Остин и Филиппе сидели на софе, не в силах стряхнуть с себя изумление; почти все лица были им знакомы. В странной курительной комнате неведомого клуба собрался цвет общества: несколько молодых аристократов, юноша, только что получивший огромное наследство, три или четыре модных художника и литератора, знаменитый актер и известный священник. Что бы это значило? Предполагалось, что в данный момент все они находятся в разных точках земного шара, и тем не менее они были тут. Неожиданно в дверь громко постучали. Все вздрогнули, а те, что сидели, вскочили со своих мест. Появился слуга.

— Господа, президент ждет вас, — сказал он и исчез.

Члены клуба стали один за другим выходить из комнаты, и оба гостя, присоединившись к ним, оказались в комнате, которая была еще больше первой, но почти совсем темной. Президент сидел за длинным столом и перед ним горели две свечи, едва освещавшие его лицо. Это был герцог Дартингтон, самый крупный землевладелец в Англии. Когда все члены клуба вошли, он холодно и жестко проговорил:

— Господа, вам известны наши правила. Книга подготовлена. Открывший ее на черной странице поступает в распоряжение комитета и мое лично. Пожалуй, пора начинать.