Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня Страница 19

— Робинзон Крузо. Вот ты где. После всего, свидетелем чему ты был, ты не стал моим слугой, и теперь ты должен умереть.

И я видел, как он занес свою огромную, ужасную руку, чтобы убить меня. Жуткий вой пронзил воздух, и я каким-то образом узнал его, пришедшего из моих снов; это был вой зверя, и огромный черный властелин тоже испугался его, но и разгневался еще сильнее. Тут я очнулся, сердце мое стучало, как бешеное, и в течение некоторого времени я не мог поверить, что все это мне только приснилось.

Увы! Душа моя не знала Бога. Благие наставления моего отца позабылись за время непрерывных скитаний по морям и постоянного общения с такими же, как я сам, богомерзкими нечестивцами. Не помню, чтобы хоть раз за все это время я вспомнил о Боге или задумался о своем поведении. На меня нашло какое-то нравственное оцепенение, в котором я не ощущал ни стремления к добру, ни желания сторониться зла. Я был самым отпетым, легкомысленным и нечестивым из всех моряков, каких только можно вообразить, и не имел ни малейшего понятия ни о страхе Божием в минуты опасности, ни о чувстве благодарности Ему за избавление от нее.

Даже тогда, когда, по должном размышлении, я осознал весь ужас своего положения — положения человека, заброшенного в это кошмарное место, совершенно отрезанного от людей, лишенного даже проблеска надежды на спасение, — стоило мне понять, что у меня есть шансы остаться в живых и не умереть от голода, все мое горе как рукой сняло. И мысли о Боге посещали меня очень редко.

Но теперь, когда я заболел и во время вынужденной праздности передо мной замаячил призрак смерти, когда дух мой ослабел под тяжестью недуга, а тело — от жестокой лихорадки, моя дремлющая совесть начала пробуждаться. Я упрекал себя за прошлое, в котором, по причине исключительной нечестивости, пустил к себе в душу силы тьмы, и сознавал, что Господь сотворил подобное, чтобы покарать меня.

Допустим, я знаю, что некоторым зверь может показаться темным существом, и это существо дикое и свирепое, но на самом деле он — часть моей природы, о чем мой отец часто твердил всем нам, сыновьям, как в свое время ему — его отец.

Такие мысли терзали меня на второй и на третий день болезни. И под влиянием сильнейшей лихорадки, равно как и кошмарного сна, у меня вырывались слова, похожие на молитву. Впрочем, я не могу сказать, что в этой молитве выражались мои надежды и желания. Скорее, это был вопль страха и отчаяния. Бессвязные восклицания, вроде: «Господи, за что мне такие несчастья? Что будет со мной?» Затем слезы хлынули из моих глаз, и я надолго лишился способности говорить.

Тем временем мне припомнились благие советы отца и те его пророческие слова, о которых я упоминал в начале своего повествования.

— Сбывается пророчество моего дорогого отца! — произнес я вслух. — Наказание Божье обрушилось на меня, и мне не к кому взывать о помощи в надежде быть услышанным. Я не внял голосу Провидения, милостиво предоставившего мне возможность жить спокойно и счастливо. Я же не пожелал понять этого сам и не слушал родителей, когда они пытались объяснить мне, какая это благодать. Я предоставил им сокрушаться о моем безрассудстве, а теперь мне остается лишь самому оплакивать его последствия.

Такова была моя первая за много лет молитва, если только можно назвать это молитвой.

Однако я вновь перехожу к дневнику.

28 июня

Я проснулся, немного освеженный сном; лихорадка моя совершенно прошла. И хотя страх и ужас, в который меня поверг приснившийся кошмарный сон, были очень велики, я подумал, что на другой день приступ может повториться, поэтому сегодня мне надо пополнить запасы, чтобы иметь возможность поддержать себя во время болезни. Прежде всего, я наполнил водой большую четырехгранную флягу и поставил ее на стол так, чтобы можно было дотянуться до нее, лежа в постели. Чтобы обеззаразить воду, я добавил к ней с четверть пинты[11] рома и перемешал, получив то, что моряки называют грогом. Затем я отрезал кусок козлятины и поджарил его на углях, но смог проглотить только маленький кусочек. Попробовал пройтись, но почувствовал отчаянную слабость, что меня огорчило и опечалило, ибо я боялся, что назавтра у меня случится новый приступ лихорадки и, если я усну, мне вновь привидится тот страшный сон. Вечером приготовил себе на ужин три запеченных в золе черепашьих яйца и съел их со скорлупой.

Поев, попытался пройтись, но был настолько слаб, что с трудом нес ружье, ибо я никогда не выхожу без него за пределы ограды. Прошел совсем чуть-чуть, сел на землю и стал смотреть на море, расстилавшееся прямо передо мной, очень спокойное и ровное. И тут до меня дошло, что сижу я на том самом месте, где пережидал землетрясение и где находился в моем ужасном сновидении.

А пока я сидел, в голове у меня роились мысли вот о чем: кем был тот приснившийся мне повелитель, воспоминания о котором до сих пор портили мне настроение? Что вызвало такое видение? Действительно ли зверь видел этого повелителя тьмы или это тоже было частью кошмара? Безусловно, я находился во власти какой-то неведомой силы. Кому же она принадлежит?

Мне пришло в голову, что такую власть надо мной имеет чувство вины, которым можно было объяснить все случившееся. Смерть помощника капитана все еще не выходила у меня из головы, и вина за его гибель усугублялась еще и тем, что я даже не потрудился узнать или запомнить имя этого человека. Я был настоящим негодяем, а зверь, согласно церковному учению, — и вовсе трижды проклятым. Разве не по этой причине Господь покарал меня таким отлучением от мира?

Однако немного времени спустя я подумал, что если Господь направляет и управляет всеми своими созданиями и всем, что имеет отношение к ним, ибо сила, которая творит все сущее, должна иметь власть направлять все сущее и управлять им, то ничто в цепи Его трудов не может происходить без Его ведома или соизволения. Каким же образом могло произойти то, что случилось со мной? Если я — негодяй, а зверь — трижды проклят, то почему нас давным-давно не уничтожили? Почему я не утонул на Ярмутском рейде, не был убит в схватке с пиратами из Сале, почему меня не растерзали африканские хищники? Почему, очутившись в бурном море, я выжил, когда весь экипаж погиб?

Я был поражен и обескуражен этими мыслями. В задумчивости я встал, поплелся к моему убежищу и перелез через ограду, словно собирался лечь спать. Но мысли не давали мне покоя, и сон не шел. Поэтому я уселся на стул и зажег лампу, так как начинало смеркаться.

Сильно опасаясь возврата болезни и навеваемых ею снов, я внезапно вспомнил, что бразильцы применяют табак в качестве лекарства от любых недугов. В одном из моих сундуков лежали остатки тюка табачных листьев, частью хорошо просушенных, а частью совсем зеленых и сырых.

Мои поступки, вне всяких сомнений, направлялись Небесами, ибо в этом сундуке я нашел лекарство не только для тела, но и для души. Открыв сундук, я обнаружил не только то, что искал, то есть табак. Ибо там лежали и несколько спасенных мной книг. Я взял одну из Библий, о которых упоминал ранее и в которые до сих пор не удосуживался или, вернее сказать, не испытывал желания заглянуть. Вынув книгу из сундука, я положил ее на стол рядом с табаком.

Я понятия не имел, как следует использовать табак в лекарственных целях, не знал даже, помогает ли он от лихорадки. Поэтому я произвел несколько опытов, надеясь, что какой-либо из них увенчается успехом.

В промежутках между ними пытался читать Библию, но от табака у меня так кружилась голова, что вскоре я был вынужден отказаться от чтения, по крайней мере, на этот раз. Первыми словами, которые бросились мне в глаза, когда я раскрыл книгу, были: «Призови Меня в день скорби; я избавлю тебя, и ты прославишь Меня».[12]

Эти слова очень подходили к моей ситуации, и когда я их прочитал, произвели на меня определенное впечатление, но не такое глубокое, как впоследствии. Было уже поздно, от табака моя голова затуманилась настолько, что мне захотелось спать. Поэтому я оставил лампу гореть в пещере на случай, если ночью мне что-нибудь понадобится, и улегся в постель.

Я забылся крепким сном и, судя по солнцу, проспал примерно до трех часов следующего дня. Однако вполне возможно, что проспал я гораздо дольше и проснулся к трем часам дня лишь на вторые сутки. Иначе я не могу объяснить, каким образом из моих календарных отметок выпал один день, пропажа которого обнаружилась несколько лет спустя. Если бы сбой произошел из-за того, что я несколько раз пересек экватор, то потеря составила бы более одного дня, но я точно пропустил один день или больше, но так и не понял, каким образом это произошло.

Впрочем, как бы там ни было, проснувшись, я почувствовал себя бодрым, настроение у меня было веселым и жизнерадостным. Встав с постели, я не ощущал такой слабости, как накануне, и у меня появился аппетит, ибо мне хотелось есть. Одним словом, приступ лихорадки в тот день не повторился, и я быстро пошел на поправку. Это было 29 июня.