Дом Соли [машинный перевод] - Светлана Владимировна Тараторина Страница 43

— Он жаждет мести, Фоант. Как и все эти женщины. — Амага обхватила ладонями его лицо. — И ничего уже не изменить. Я выпила аконит еще тогда — в храме Таврополы, мое брюхо мертвое. А ты пропустил время, когда это племя

перестало быть твоим. Ты зря его убил.

Фоант увидел в ее глазах свою смерть и дернулся к мечу. Он единственный из всех мужчин пришел вооруженным. Но было действительно поздно. Годы кровавых тренировок не прошли даром. Амага вытащила жертвенный нож, одним взмахом перерезала Фоанту горло и подставила колья, чтобы собрать и этот дар.

— Надеюсь, кровь Фоанта наконец-то тебя успокоит. — Она вылила темную густую жидкость на Таргу и посмотрела на лужайку.

Голые тела переплетались и вздрагивали, как змеиное гнездо. Амага подобрала бронзовую погремушку. На мгновение она подумала, что звук утонет в шуме оргии. Но

«дочки» ее услышали. Вверх поднялись десятки ножей, чтобы найти ножны в груди бывших владельцев рабынь. Как одна, они повторили жест своей жрицы, собирая кровавый дар в плоские сосуды.

К утру Тарг и Золотая Колыбель почернели от жертвоприношения. И Амазе пришлось приказать, чтобы их вытерли.

— Вчера мне открылось, что на наше племя шел мор и великие несчастья, но царь и военачальники отдали жизнь, чтобы вымолить в Тарге защиты, —

провозгласила Амага перед ордой. — Мы завоюем Киммерик. Наше племя станет сильным как никогда. Души Фоанта и воинов станут нашими телохранителями.

Орда замерла. По центру, где стояли юрты погибших, прокатился шепот.

— Крестное локно! — закричал Сакатево. Женщины по охране высоко подняли паланкин. В утренних лучах фигура Тарга запылала золотом. Толпа охнула

— и Амага поняла, что победила.

Потом ее называли бешеной. Говорили, что она приказывала всем девочкам сразу после рождения выжигать правую грудь, чтобы во времена телесной зрелости не выпиналась и не мешала натягивать тетиву. Детям мужского пола она калечила руки и ноги, чтобы сделать их непригодными к военной службе и оставить пасти скот и ухаживать за юртами.

Говорили, что ее воительницы не могут избавиться от целомудрия, пока не принесут головы трех врагов.

Уверяли, что, начиная войну, царица Амага велела перекапывать дороги в тылу для того, чтобы ее войско не могло отступить, чтобы сражалось либо до победы, либо до смерти.

Она брала пленных только для того, чтобы сбрызнуть кровью золотую фигуру демона, всюду возившую за собой. Шептались, что в нем источник ее силы.

Амагу радовали выдумки. Страх — лучший арьергард. Попадает в цель быстро и без жертв с ее стороны, остается только собирать головы.

В ближайшие годы они покорили земли от Каркинитского залива до

Меотийское озеро, заставив царя Каркина дать клятву повиновению, собрали кровавую дань из сатархов, тавриков и басилидов1. Амага отпраздновала очередную победу на Ахиллесовом Биге. Она оседлала белую кобылу, нацепила на ее хвост сотню голов врагов и проскакала вдоль узкой косы.

Каждую учту она обмазывала священной кровью, вытекающей из

Золотой Колыбели и обнаженной танцевала вокруг фигуры Тарга. Даже военачальники боялись подходить к царице в такие мгновения, считая, что она говорит с богом. И никто не знал, что Амагу лишает смысла вины.

Кровь Фоанта не помогла. Тарг и дальше страдальчески кривил губы даже через слои золотой фольги.

Вина жалила ее, как слепень — безумную Ио, заставляла снова и снова проноситься Киммериком. Чужие страдания утоляли собственно. К пятой весне после смерти Фоанта они пошли в поход в Боспор. Она соблазнила орду бесчисленными богатствами. А хотела посетить храм Девы в столице царства — Пантикапее. Рассказывали, что жрица слышит богиню и может предсказать будущее. Амага мало в это верила. За последние годы она перерезала глотки немалого количества таких прорицателей. И ни одна не дала правильного ответа на его вопросы.

Весна показалась холодной и затяжной. Степь только покрылась первой зеленью. Они могли пережать поясами животы и непрерывно скакать несколько суток, но лошади нуждались в пище и передышке. И когда на их пути вышло поселение, они решили, что это благословенный подарок. Из низких землянок к ним вышли закутанные в шкуры женщины. У некоторых виднелись только глаза.

Между ногами путались голодные нечесаные дети. Взрослых мужчин не было.

— Это, наверное, эсседоны. — Один из ее вождей подобрал череп, перетянутый золотым обручем. — Говорят, они ломают трупы своих умерших, примешивают к внутренностям убитых животных и едят на учти. А из черепов изготовляют чаши. Это считается у них особой обязанностью сыновней любви.

— Нет, говорю тебе. Это старушки. Больше смахивают на животных, чем на людей.

— Ее любимица, темнокожая воительница, спешилась и ткнула полуобглоданную кость. Амага знала, что они оба ошибаются. В центре площади стояла деревянная

фигура. От дождя и ветра она почернела и покрылась трещинами, однако Амага узнала бы ее, даже если стерлись бы все черты. Это была Дева.

— Что с ними делать? — спросила темнокожая. — Мы только отправились, дети будут обузой.

— Хотя нескольких девушек можем взять, — вождь с красной от кни бородой остановил одну из женщин и под всеобщее ржание стянул с нее животную шкуру. Это была девочка, только что вступившая в пору юности. Она попыталась прикрыть руками плоскую грудь.

— Полно, — велела Амага. — Обыщите поселок, заберите еду и все сожгите.

Подъехала поближе. Девочка едва держалась на ногах. Она была истощена и дрожала от холода. Но смотрела прямо. В синих глазах не было страха. Амага коснулась ее волос. На одной косе висела маленькая золотая монетка. Она вспомнила себя на пороге храма Таврополы и уже подумала взять девочку в «дочки» Девы, когда совсем рядом раздался скрипучий голос:

— Она пела колыбельную. — Кожа женщины, которая это сказала, была изъята морщинами, как кора старого дерева. Глаза покрывали бельма, а грязные желто-серые патлы развевались, словно ковыль на ветру.

Амага почувствовала, как за ее спиной заскрипели носилки с Таргом.

— Что ты сказала?

— Богиня спела сидящему позади тебя колыбельную. Так она выразила тоску по потерянной земле. Это правильный ответ?

— Кто ты? Откуда узнала? — Конь Амаги чуть не опрокинул старуху.

— Я слышу.