Виктор Тарнавский - Время жить. Пенталогия (СИ) Страница 53

— И самолетами? — удивился маршал. — Вы что, втихую нарушали лимеоланское соглашение?

— Нет-нет, — улыбнулся премьер-министр. — Количество машин у нас никогда не превышало оговоренного предела. Просто на наших авиазаводах рядом с линиями сборки всегда действовали и линии по разборке. Если надо, через неделю у нас будет флот из тысячи самолетов.

— Но все это — только через неделю. А сейчас, помоги небо нашим солдатам — там, в Тороканских Воротах…

Глава 19. Тороканские Ворота

— Мой грозный та-анк вперед лети-ит! — раздавалось на весь отсек, громко и невообразимо фальшиво.

Но какое это имеет значение, и как объяснить это вам — тем, кто без шлемов, какое это упоение видеть, ощущать, чувствовать, как шестерка танков — триста с лишним тонн брони, оружия и умной электроники — мчится на полной скорости, покорная и послушная малейшему движению руки на управляющем джойстике!

Вы смеетесь?! Да нет, вы просто не знаете, что такое танк, несущийся с фантастической, неправдоподобной скоростью в семьдесят пять километров в час! Какое это невероятное ощущение скорости или, вернее, силы, помноженной на скорость — в физике это называется импульс. И как отлетает назад и в стороны чужой инопланетный пейзаж — поля, перелески, дороги, деревушки и снова поля, и с каким пренебрежением бросается под гусеницы танка все, что имеет наглость стоять на пути — деревца, заборы, какие-то сараи…

Впереди, на самой дороге, длинная двухэтажная коробка, обнесенная забором. Электромагнитная пушка со свистом выплевывает снаряд, и коробка рушится, подняв тучи пыли, и уже под гусеницами хрустят обломки, и изображение скачет вверх-вниз, когда танк-лидер переваливаясь, преодолевает препятствие.

— Отставить стрельбу! Не тратьте зря боеприпасы! И куда вы гоните — все равно в Тороканских Воротах нас уже давно ждут!..

— Ну и пусть себе ждут! Нам что, тоже ждать, сцепив зубы? Доберемся до Ворот — посмотрим, а пока — да здравствует скорость! И сила! И то, и другое вместе!

— Мой грозный та-а-анк вперед лети-и-ит!..

Самое трудное было ждать. Ждать, сцепив зубы. Раньше ему казалось, что выражение «пытка ожиданием» — не больше, чем красочное преувеличение, литературный прием, так сказать…

Зря казалось. Это действительно была растянувшаяся на четверо суток непрерывная пытка — пытка неизвестностью, пытка неопределенностью, пытка осознанием того, что твою судьбу определяет кто-то чужой, чуждый и непонятный.

А в промежутках — приведение в пригодный для жизни вид довоенных картагонарских укреплений, невероятно запущенных за девятнадцать лет, и бессонные ночи в сырых бетонных бункерах. И бесконечные учебные стрельбы из ужасно неудобного и допотопного оружия, провонявшего тухлой смазкой, если, конечно, металл может чем-то провонять.

Кен Собеско, протянув руку, погладил толстую лоснящуюся рельсу — почти ласково. Оружие… Массивная установка для запуска неуправляемых противотанковых ракет, старинная, неуклюжая громоздила, хлам довоенный и — их единственный шанс на победу и выживание.

Этим установкам было около тридцати лет. Разрабатывались они в жуткой спешке в качестве ответа на появившиеся на вооружении картагонарской армии сверхтяжелые танки, на которые картагонарцы, всерьез рассчитывающие прорвать мощные гранидские укрепления за Тороканскими Воротами, возлагали какие-то романтические надежды.

Слов нет, смотрелись тогдашние супертяжи весьма грозно. Восьмидесятитонные трехбашенные махины, закованные в непробиваемую броню, имеющие на вооружение мощную гаубицу, две скорострельные пушки малого калибра и четыре пулемета, с экипажем из восьми человек. Вот только создать для них соответствующей мощности двигатели картагонарцам так и не удалось, посему парадная скорость бронированных чудовищ не превышала восьми километров в час, а глубокая лужа или канава метровой глубины были для них непреодолимым препятствием.

Гранидская установка для запуска противотанковых реактивных снарядов выглядела не менее массивной и неуклюжей, чем танки, для борьбы с которыми она предназначалась. Ее конструкторы просто взяли 150-милиметровый фугасный снаряд, снабдили его оперением и мощным ракетным ускорителем и поставили на рельсу-направляющую. Дальность у этой системы составляла несколько километров, но стрелять имело смысл не более чем на стометровую дистанцию, иначе рассеивание становилось просто запредельным. Требовала она для стрельбы двух человек, с трудом перемещавших эту бандуру по полю боя, плюс еще двое подносчиков, на руках перекатывающих тележку с двумя шестидесятикилограммовыми ракетами. Впрочем, как вполне серьезно считал Собеско, сделать больше одного выстрела из этой установки было бы большой удачей.

Все эти недостатки, правда, искупались тем, что снаряд в случае попадания в цель запросто проламывал лобовую броню картагонарских супертяжей, а прочие танки разрывал буквально в клочья. И когда танки пришельцев, которые не брало почти что никакое оружие, привели штабы всех уровней в состояние тихой паники, кто-то вспомнил об этих так ни разу не применявшихся в бою установках, до сих пор где-то валявшихся в глухих углах заброшенных складов.

Говорили, что одну такую установку возили в Шуан, дабы испытать на выгоревшем изнутри остове танка пришельцев. Так это было или не так — неизвестно, а результаты испытаний напрямую зависели от фантазии рассказчика. Но, судя по той скорости, с которой эти музейные экспонаты, прозванные кем-то мухобойками, каковое название немедленно прижилось, были извлечены с богом забытых складов, что-то в этом, бесспорно, было…

«Так или иначе, — мрачно подумал Собеско, — меньше чем через час все станет ясно. Если, конечно, пришельцы дадут испытать мухобойки на своих машинах, а не примитивно раздолбают все с воздуха».

Бывший военный летчик, Собеско чувствовал себя в роли пехотинца крайне неуютно. Не помогала даже мысль о том, что более надежного укрытия, чем их дот — броневой колпак под полутораметровым перекрытием фортификационного железобетона — пожалуй, и не найти.

Этот дот, снаружи выглядевший как обычный пригорок, поросший пыльным бурьяном и пышно звавшийся семнадцатым фортом второй линии, был частью довоенного картагонарского укрепрайона. Строить картагонарцы умели. Под землей здесь скрывался целый многоярусный город со своими складами, электростанциями, казармами и госпиталями. На земле — имел место грандиозный фортификационный ансамбль из нескольких линий мощнейших укреплений, способных устоять даже под массированными бомбардировками.

Прорывать эту полосу обороны никто и не пытался. Полуостров Тороко взяли десантники и морпехи, а картагонарский гарнизон, засевший под землей, благополучно просидел в окружении до самой капитуляции. После войны срывать укрепления не стали — хватало и иных забот — и за два десятилетия они пришли в совершенное запустение. Часть нижних этажей была затоплена, кое-где еще можно было нарваться на мину, а для местного населения укрепления поставляли сюжеты для многочисленных слухов и легенд — от бродячих призраков до скрывающихся в подземельях шапарирских фанатиков, считающих гранидскую армию нечестивым воинством бога тьмы Хыгураша и все еще ждущих прихода своих.

За четверо проведенных здесь суток Собеско не видел ни призраков, ни фанатиков-шапарирцев, ни иных необъяснимых явлений, но ход в нижние помещения был, тем не менее, закрыт тяжелой стальной дверью, заходить за которую очень не рекомендовалось. К тому же, вместо положенного по штату семитысячного гарнизона укрепления в настоящий момент занимали всего несколько сотен добровольцев, уже прозванных каким-то идиотом из управления пропаганды Отдельным полком Стражей. Несколько сотен почти смертников, оказавшихся здесь самыми разными и причудливыми путями.

В доте, называемом семнадцатым фортом второй линии, находились шестеро Стражей или, как мрачно шутил Собеско, неожиданно оказавшийся старшим в этой группе, шесть придатков к трем мухобойкам.

Совсем рядом с Собеско, прислонившись к стене, сидя дремал его напарник или, говоря по-армейски, первый номер, лейтенант в отставке Эстин Млиско, высокий черноволосый худощавый человек лет тридцати пяти — сорока с таким же, как у Собеско, въевшимся в кожу тропическим загаром и узким, немного впалым, но в целом, ничем не примечательным лицом.

Примечательной у Млиско была биография. Будучи на несколько лет старше Собеско, он шестнадцатилетним парнишкой сбежал на фронт. Цепь невероятных случайностей привела его в отряд коммандос, где он успешно провоевал всю войну, вышел живым из десятка опаснейших передряг, заслужил почетное прозвище Счастливчик Стин и, в конце концов, стал, наверное, одним из самых молодых офицеров в гранидской армии.