Обратный отсчет: Проект "Геката" - Токацин Страница 44

заснуть. Можно ещё добавить регулярные избиения или бросить оголённый кабель, — всё, что угодно, чтобы медленно обессилить. Приматы выдерживают два-три дня. Мы более выносливы — здоровый сармат может продержаться две недели. Как замечено, сильнее всего выматывает беспомощность и вытекающее из неё отчаяние. У меня нет двух недель в запасе, да и Биоблок не оценит такой объём работы. Мы смоделируем конечное состояние. Вы уже продержались по двенадцать дней каждый и теперь чувствуете себя… скоро узнаете, как. Сыворотку!

Сармат-медик, как показалось Гедимину, вынырнул откуда-то из стенной ниши за спиной Ассархаддона, — иначе ремонтник не мог объяснить, как умудрился не замечать белый комбинезон всё это время. Сама инъекция не вызвала никаких ощущений — медик ввёл немного жидкости в вену на предплечье и, не останавливаясь, перешёл к следующему сармату. Красные линии на полу замигали, и на их месте поднялись невысокие ограждения — всего полметра высотой. Гедимин повернул голову, чтобы рассмотреть их, и внезапный приступ слабости едва не размазал его по фриловым плитам. Тело стремительно превращалось в мягкий контейнер с Би-плазмой; шевельнуть было невозможно даже пальцем, а голова кружилась даже в неподвижном положении. Слизистая в носоглотке ссохлась так, что при попытке вдохнуть сармат почуял запах раскалённого металла — собственной крови, сочащейся из трещин. Регенерация включилась без замедления, добавив к скверным ощущениям ещё и зуд. Сармат мучительно закашлялся, пытаясь привстать, но руки лишь бессильно тряслись. «А, вот это как,» — подумал он, уже привычно выпадая на «остров ясности». В такие моменты ему казалось, что мозг отсоединяется от тела; узел стыковки, по ощущениям, располагался у основания шеи. Сыворотка рано или поздно должна была выйти из организма, «тренировка» Ассархаддона — закончиться, а медики — привести повреждённое тело в порядок, — оставалось только этого дождаться.

Издалека (хотя на самом деле расстояние составляло не более метра) до него доносился приглушённый голос куратора; ему отвечал еле слышный хрип. В крайней загородке, как помнил Гедимин, лежал Хольгер. О чём они говорят, сармат не слышал — слова сливались в монотонный гул. Некоторое время спустя (счёт времени тоже сбился — Гедимину казалось, что он каждую минуту куда-то проваливается, но потом вылетает обратно, не находя ни отдыха, ни прояснения в мозгу) голоса затихли. Кто-то прошёл мимо сармата, потом он услышал другие шаги, более грузные. Ассархаддон вошёл в загородку и опустился на пол рядом с неподвижным сарматом.

— Крайняя измотанность делает существо предельно восприимчивым к любым воздействиям, — сказал он, слегка надавив пальцем на кадык ремонтника. Мозг отреагировал мгновенной вспышкой панического страха.

— Говорить можете? — поинтересовался Ассархаддон. — Не буду спрашивать, помните ли вы ключ. Как выяснилось, помните.

«Да чтоб тебя…» — Гедимин сердито сощурился — на большее сил не хватило.

— Вы провели без воды, пищи и сна двенадцать дней, — куратор заглянул сармату в глаза. — Системы вашего организма работают на пределе, из последних сил обеспечивая выживание. Любое дополнительное воздействие может стать для них критическим. Именно из такого состояния очень легко отключить тело навсегда. Начните с дыхательной системы. Кровеносная подтянется за ней. Или…

Он насмешливо сощурился.

— Назовите ключ, и тренировка на этом закончится.

Он выждал несколько секунд. Гедимин молча рассматривал орнаменты на его скафандре и слушал, как в ушах стучит кровь. Ему хотелось отключиться, но сыворотка в крови мешала, то и дело ускоряя сердечный ритм и выталкивая сармата обратно в сознание.

— Иногда мне кажется, что у вас просто перегорели болевые рецепторы, — пробормотал Ассархаддон, расстёгивая куртку Гедимина и прижимая ладонь к его животу. — Попробуем задействовать термические…

Гедимин уже знал, что перчатка Ассархаддона раскаляется быстро — менее чем за секунду до тёмно-красного свечения — и, не дожидаясь, когда жжение станет нестерпимым, а внутренности скрутит болью, привычно «отстыковался». «Говоришь, дыхательная система…»

Лёгкие хватали воздух быстро и часто, заполняясь едва ли на четверть. Гедимин отсчитал ритм и начал замедлять его, пропуская каждый второй вдох. Кровь в ушах застучала громче — кислорода не хватало. «Замри…» — сармат слабо повёл левым плечом. Какие-то мышцы внутри свело судорогой, и стук начал замедляться. Перед глазами замелькали красные и белые круги, нестерпимо яркие, обжигающие сетчатку. «Не то…» — он представил себе длинный ряд урановых стержней под толщей воды. Холодное свечение погасило неприятные вспышки, ещё немного — и вокруг осталось только оно. Стук в ушах сменился звоном, и он становился всё громче; рёбра крепко стянул невидимый широкий обруч. Он сжался ещё сильнее, и на секунду сармату стало нестерпимо больно — словно в груди взорвалась плазменная граната. Кто-то резко ткнул его в шею — голова безвольно мотнулась, но даже подумать о том, чтобы шевельнуться, Гедимин уже не мог. Ещё секунда — и всё его тело скрутило судорогой.

— Heta! Возвращайтесь!

Обруч на груди лопнул, и сармат обнаружил, что дышит — неглубоко, но часто. Над ним склонился медик. Ассархаддона рядом уже не было, но его негромкий голос доносился из соседней загородки. Действие сыворотки понемногу сходило на нет; медик ещё не успел уйти, когда сармат приподнялся на локтях и с трудом сел, потирая ноющие рёбра.

— Получилось, — усмехнулся медик, похлопав его по плечу. — Выждал бы ещё четверть часа — был бы трупом.

— А это… легко, — мысль показалась Гедимину довольно неприятной. Медик кивнул.

— Да, подохнуть — это легко. Вылечиться сложно. А уж ожить… Ладно, встанешь, как сможешь. Пей воду. Мне ещё других откачивать.

Слабость ещё ощущалась во всём теле, от мышц шеи до кончиков пальцев, но Гедимин всё же поднялся, опираясь на хрустящие стены загородки. Видимо, он привёл в действие скрытый механизм, — когда сармат полностью выпрямился, стена справа от него поползла вниз. Из-за неё выглянул Хольгер. Он опирался за стену и на ногах стоял нетвёрдо. Гедимин придержал его за плечо. Хольгер выдохнул сквозь стиснутые зубы и слабо мотнул головой, указывая на следующую загородку. Оттуда донеслась приглушённая ругань.

— Линкен… он скорее взорвёт всё и вся, чем убьёт себя, — химик криво ухмыльнулся и взглянул Гедимину в глаза; его красная радужка странно поблескивала. — Я, надеюсь, тоже.

Гедимин кивнул.

— Побег и диверсия. Если убьют —