Злая, злая планета - Николай Алексеевич Гусев Страница 22

это конец, мне уже петлю на шею одели и тащили к борту, но Эмото их остановил, подошёл и спросил: «это тебя видели под днищем танкера?» Я говорить с трудом могла, так сильно замёрзла, и просто кивнула. А никто больше не верил, только Эмото знал, что сиксфинги хорошо переносят холод. И он сохранил мне жизнь, позволил остаться на корабле. Если бы не он, меня бы убили, сбросили за борт, и всем было бы плевать, что я помогла удержать на плаву это ржавое корыто. Я долго с ним плавала. Потом осталась на островах, жила в доме его семьи, ночью уходила на работу. Я рассказала только ему, кто я. Когда узнала о смерти отца, сказала, что должна бежать. Только ему я могла доверять. И он помог. Это был единственный добрый, бескорыстный человек в моей жизни. Не считая мамы. Ну и, конечно, вас.

Она снова улыбнулась и лучисто взглянула на нас.

– Так что… просто хотела, чтобы вы знали, чьи это деньги. Ему они уже не нужны, а его семье тем более.

Все замолчали, потому что, кроме Александра, все знали Эмото и жалели, что его больше нет.

– И еще кое-что, – добавила вдруг она. – После смерти матери мне действительно удалось бежать из резервации. И это было задолго до Чёрного Понедельника.

Она посмотрела на Александра и улыбнулась.

– Я так и знал! – Он даже в ладоши хлопнул.

– И тебе, конечно, не двадцать лет? – Вкрадчиво спросил Кирсанов.

Юля отрицательно помотала головой.

– Я думаю, я даже старше тебя, – она посмотрела на него. – Кариане наследуют способность сиксфингов к долгожительству в двадцати процентах случаев.

Тот только кивнул, поскрёб бороду, скрестил руки на груди. Вот это действительно была новость. За какое-то мгновение Юля стала мне абсолютно чужой. Я почувствовал холод внутри, хотел что-то сказать ей, но не смог выдавить ни слова. Она даже не взглянула на меня, хотя прекрасно понимала, как я воспринял эту новость.

– Ладно, пойду спать, – сказала она. – Утром зайду попрощаться.

Она вдруг посмотрела на меня, когда проходила мимо, и мне показалось, что в её взгляде мелькнуло странное выражение – толи злость, толи вызов.

С утра за ней приехала машина. Мы все собрались, по обыкновению, в номере Кирсанова. Вошла Юля. Она купила себе новую куртку, хорошие ботинки и рюкзак, сложила туда свои скромные пожитки.

– Шапку надень, а то простынешь, – заботливо сказал Кирсанов.

Она достала из кармана шапку и перчатки, надела. Оглядела нас, улыбнулась.

– Чего приуныли, я скоро вернусь! За мной там следить будут, они же теперь боятся, как бы волос с моей головы не упал. Им нужно только, чтобы со мной ничего не случилось в течении года, чтобы я подписала бумаги, а потом – им будет на меня плевать.

– Да ничего, мы вовсе не… – забурчал Кирсанов, и вдруг совсем раскис. – Ладно, ну его, иди уже! Тебя машина там ждет.

Юля похлопала его по плечу, кивнула Диме, а на меня даже не взглянула, только сказала со странным холодком:

– Пока, Андрей.

Она вышла в коридор и закрыла дверь. Мы остались одни. Я стоял, словно оглушенный. Потом мы видели из окна, как Юля села в длинную чёрную машину и уехала. Кирсанов с Димой принялись обсуждать планы, Кит высказывал свои идеи. Я все молчал, все пытался понять, что произошло. Юля ушла… и даже не посмотрела на меня. Чем я её обидел? И вдруг я подумал, каково было бы мне, если бы меня все бросили? Если бы мне пришлось пойти одному? Я обрадовался бы? Вряд ли. Что она говорила о том месте? Большой Харбин, жуткое место, распределительный центр. И мы бросим её туда одну? Но не мы ведь предложили ей уйти. Предложили…

Внезапно меня осенило.

А не забыл ли ты, что она предложила тебе? Спросил я самого себя. Пойти с ней, разве ты не помнишь, тогда, два месяца назад, зимней ночью, под Хабаровском? Пойти с ней… может быть, она просто ждала, что мы пойдём с ней? Что мы не бросим её? Что я пойду с ней?!

– Эй, – сказал я, ни на кого не глядя. – Я… кажется… мне надо идти!

Я бросился бегом из комнаты, забыв обо всем. Все ошалело глазели мне вслед, разинув рты. Кирсанов очнулся через секунду и рванул за мной, за ним бросились и остальные. Я как ненормальный, расталкивая людей, промчался по коридорам, ссыпался по лестницам и уже почти добежал до дверей гостиницы, когда в холле меня настиг Кирсанов, и, под испуганные крики окружающих, повалил на пол.

– Куда собрался, цыплёнок? – Просипел он мне в ухо, прижимая меня к полу. – Жить надоело? Или забыл кому ты всем обязан? Ты не можешь пойти с ней. Тебе там не место!

– Пусти, – прохрипел я. – Пусти меня. Я сам… теперь я сам решаю, куда мне идти.

Хватка Кирсанова ослабла. Он слез с меня.

– Ах вот как, – сказал он. – Ну что ж…

Нас окружили остальные, Александр помог мне подняться. Я отряхнулся, поправил одежду.

– Послушайте, – сказал я, переводя дух. – Мы ведь… мы решили сделать это вместе. Мы не можем бросить её сейчас. Она идёт туда ради нас всех. Не только ради нас пятерых. Но ради целой планеты. Она решила, понимаете, решила остаться на нашей стороне! Хотя и не должна. Эй, Дима, ты сам сказал, что она всего лишь наполовину человек. Пятьдесят на пятьдесят, она могла бы решить дело с наследством в пользу Таррагоны, вот так, как два пальца об асфальт! Но не сделала этого. Значит, для неё это все не пустой звук. Она выбрала людей. А что выбрали мы? Отсидеться за её спиной?

Кирсанов и Дима переглянулись. Все задумались. Я подошёл к диванчику напротив ресепшена, улыбнулся стайке каких-то испуганных девиц, продолжавших наблюдать за разыгравшейся в фойе драматической сценой, сел.

– Пацан прав, – хрипло сказал Дима. – Он дело говорит. Выходит так, девчонка и впрямь за нас впрягается.

И коротко взглянул на меня. Первый раз в жизни он встал на мою сторону. Я не смог сдержать победоносной улыбки.

– Но она не просила нас об этом, – Кирсанов все пытался удерживать свои бастионы разумных доводов, хотя оборона рушилась на глазах. В душе он всё-таки был благородным рыцарем.

– А ты бы просил? – Возразил Дима. – Да и вообще, она когда-нибудь о чём-то нас просила? А ты подумал, как ты посмотришь ей в глаза, когда она вернётся из Большого Харбина?

Кирсанов опустил взгляд.

– Ладно, – твёрдо сказал он. – Но