Водородная Соната - Иэн Бэнкс Страница 13

кивнул парламентскому констеблю, который открыл дверь, оказавшись на вершине ступенек, ведущих вниз на террасу, в то время как Джеван и Солбли почтительно следовали в паре шагов позади, озирая пространство, на случай, если кто-то вдруг бросится следом в намерении рассказать, какой же это был исторический день. Его наушник, освобожденный от введенного правилами запрета на личные сообщения внутри здания парламента, начал просыпаться, но он тотчас отключил его. Джеван и Солбли, наверстывая упущенное, сообщали ему обо всем срочном.

Сады — круглые мощеные круги и брызгающие бассейны, окруженные похожими на лабиринт глыбами черных живых изгородей, внутри которых всегда легко сыскался бы уголок, где можно было поговорить в тишине, — только начинали выглядеть заброшенными, в мягком, приглушенном свете, льющемся из старинных фонарных столбов. Город — причудливое нагромождение низких куполов и высоких шпилей, слегка освещенных прожекторами, пропастийно пустых, уподобленных декорациям, — лежал тихо и неподвижно под темным облачным небом. Уже поздно… Сессия действительно затянулась.

Горстка самолетов проплыла над М’йоном, мигая огнями, не так давно исчислявшихся сотнями. Банстегейн долгое время считал старую Церемониальную столицу музеем под открытым небом, а парламент самым пыльным его экспонатом. Теперь это и в самом деле напоминало музей. Как бы ни было, а М’йон был вовсе не здесь, в центре — а в переполненных жилых домах, огромных кораблях, орбитальных фабриках и штабах полков.

На террасе толпилась основная группа: бесполезный президент, её когорта изнеженных тримов, несколько соратников и горстка младших деганов. Секретари, адъютанты, советники, ряд крупных шишек из армейского руководства и горстка аккредитованных пришельцев составляли остальных, отдельные из инопланетян были гуманоидами, другие, к сожалению, нет. Посольская группа с Ронте — насекомые, принадлежавшие к одной из двух цивилизаций падальщиков, с которыми имели дела гзилты, — внутри громоздких экзокостюмов, похожих на сложные космические корабли в миниатюре, со всеми тревожно острыми сочленениями и углами, виднелась поодаль, периодически шипя и издавая зловоние, благодаря высвобождению какого-то секреторного газа. Их переводчики работали не так хорошо, как им мнилось, и разговор с этими тварями мог порой сбивать с толку. Они всегда околачивались на задворках таких сборищ, счастливые, что у них есть военный атташе Гзилта, с которым можно поговорить, очевидно не подозревая, что несчастному офицеру просто вменялось в обязанность делать это. Четверо из шести Ронте в костюмах опирались на тонкие на вид штанины, двое других плыли над прудом, издавая похожие на мелодию звуки. Тут же присутствовало несколько журналистов и прочих представителей СМИ, что было отмечено им с некоторым отвращением — в теле не без паразитов.

Это был последний день парламента Гзилта. Самый последний день, больше они никогда не соберутся в этом качестве. Все, что имело отношение к делу, с этого момента должно было решаться переходными комитетами или временными штабами. Различные представители, попрощавшись в последний раз, вскоре должны были уехать, а все остальные жители Зис отправиться на корабли, чтобы быть там со своими семьями и любимыми, подавляющее большинство из которых находились в удаленных системах, где, как искренне надеялся Банстегейн, они были не в состоянии создать какие-либо проблемы, и помешать принятию трудных решений, долженствующих быть принятыми в течение следующих двадцати с лишним дней.

Банстегейн позаботился о том, чтобы он был председателем нескольких наиболее важных комитетов, а его люди возглавляли или контролировали почти все прочие. К тому же молчаливо предполагалось, что он встанет во главе, если понадобится чрезвычайный временный кабинет.

А это не исключалось сейчас, конечно. Только очень немногие знали об истинном состоянии дел на данный момент (очень немногие, но, очевидно, что и одного ублюдка слишком много — что выглядело все более вероятным). От одной мысли об этом у него сжимался желудок. Уходите! — хотел он крикнуть всем остальным парламентариям. Торопитесь! Просто идите. Прочь! Оставьте его и людей, которым он доверял, принимать решения. Все стало слишком…. дискомфортным за последние день или два. Корабль Ремнантеров появился раньше, чем они ожидали, и случившееся в Аблэйте, уже, казалось, просочилось наружу. Какого чёрта это произошло так быстро? Если он когда-нибудь узнает, кто несет за это ответственность… Одна плохая новость за другой — скверные вещи громоздятся намного стремительнее, чем он ожидал.

Но со всем можно справиться — с чем-то всегда нужно справляться. Тут ничего не поделаешь. Цель была великой, можно сказать, извечной — Сублимация, благодаря ей его репутация и место в истории обеспечены.

Он повернулся и посмотрел на здание парламента, где висело Присутствие. И едва смог разглядеть его в темноте.

Присутствие было темно-серым в форме какого-то высотного шара — слегка приплюснутая полусфера, изгибающаяся длинным, вьющимся, сужающимся хвостом к острию, нацеленным, казалось, прямо на вершину центрального купола здания парламента. Шар был около шестидесяти метров в ширину у вершины и почти триста в высоту. Этот шипообразный наконечник бесшумно парил всего в нескольких метрах над шпилем купола, и создавалось впечатление, что кто-то достаточно высокий, балансирующий на самой вершине шпиля, мог бы протянуть руку и коснуться его. Несколько прожекторов парламента тускло отражались от выпуклой почти черной кривой под его вершиной.

Он появился двенадцатью годами ранее, в день, когда парламент принял закон, подтверждающий результаты заключительного возвышающего плебисцита, положивший начало всем приготовлениям к Событию. Проявление из Сублимации, символ тех, кто ушел раньше. На самом деле не более чем указатель — не одушевленный и не разумный, насколько было известно, просто напоминание о том, что решение принято и курс Гзилта определен. Он не двигался и не был подвержен влиянию ветра, дождя — вообще чего бы то ни было, и, по словам военных технических специалистов, его почти и не было — только чуть больше, чем проекция. Реальный и нереальный, как тень, падающая из другого мира.

Они этого ждали: Присутствие не стало неожиданностью — такие вещи всегда появлялись, когда народ, цивилизация, готовились к Возвышению — но каким-то образом то, что это действительно присутствовало там, вызывало шок.

Банстегейн вспомнил, как колебались результаты опросов: парламент, средства массовой информации и его собственные люди в то время без конца опрашивали население. Уровень приверженности значительно снизился, когда появилось Присутствие. Он забеспокоился. Это было то, чего он так хотел, во что верил и знал, что это правильно, к чему сам всю жизнь стремился и на чем строил свою репутацию, его наследие — имя его отныне будет вечно жить в Реальном, независимо от того, что ждет впереди. Так было правильно, он знал это и до сих пор верил. Но все же он волновался. Не слишком ли он дерзок, самонадеян? Не пытался