Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф Страница 105

– Да, в общем, житье – грех жаловаться, пока назад спереди подвезти не отказывают, – ответил Шелк в тон кучеру.

Оба расхохотались.

– А там, в мантейоне, у вас, никак, стряслось что-то?

– Было дело, – кивнув, подтвердил Шелк. – Удивительно только, что ты услышал о случившемся так быстро.

– Когда я приехал, патера, вокруг только об этом и толковали. Сам-то я вовсе не верую, ничего о богах не знаю и знать не хочу, а и то заинтересовался.

– Понятно, – потерев щеку, протянул Шелк. – В таком случае известное тебе ничуть не менее важно известного мне самому. Я знаю лишь, что произошло там в действительности, а ты – что говорят о происшедшем люди, и это как минимум значит нисколько не меньше.

– Мне одно странно: с чего она вдруг явилась, после того как никто из них к нам вон сколько времени не заглядывал. Не объяснила ли, а?

– Нет, и спросить я, разумеется, не мог. К богам с расспросами приставать не положено. Расскажи лучше, что говорили люди у мантейона. Все, что услышал.

К тому времени, как кучер осадил коней напротив садовой калитки, снаружи почти стемнело. Завидев Шелка, Лисенок с Ворсинкой, игравшие посреди улицы, осыпали его градом вопросов:

– К нам вправду богиня приходила, патера?

– Настоящая?

– Какова она собой?

– Ты хорошо ее рассмотрел, патера?

– А поговорить с ней успел?

– А она тебе что сказала?

– Можешь нам рассказать, что она говорила?

– Да, что она говорила?

Шелк поднял руку, призывая мальчишек к молчанию.

– Вы сами могли бы увидеть ее, если б соизволили посетить жертвоприношение, как вам и полагалось.

– Нас не пустили.

– Внутрь войти не позволили.

– Весьма прискорбно слышать, – ничуть не кривя душой, сказал обоим Шелк. – Иначе вы бы узрели Пригожую Киприду вместе со мною, в отличие от прочих собравшихся, а собралось их, сдается мне, сотен пять, если не более. Итак, слушайте. Знаю, вам не терпится получить ответы на заданные вопросы – сам бы на вашем месте от любопытства сгорал, однако в течение пары следующих дней мне придется немало рассказывать о сегодняшней теофании, и я не хотел бы утратить свежести впечатлений. Кроме того, я непременно расскажу о ней всем вам, в палестре, во всех подробностях, а слушать одно и то же дважды, согласитесь, скучно.

Присев на корточки, Шелк устремил взгляд в изрядно перепачканное лицо меньшего из мальчишек.

– А для тебя лично, Лисенок, во всем этом есть особый урок. Всего лишь два дня назад ты спрашивал, действительно ли в нашем Окне появится кто-нибудь из богов, помнишь?

– Ага. И ты сказал, что этого придется ждать долгое время, а на самом деле долго ждать не пришлось.

– Нет, Лисенок, не совсем так. Я говорил: возможно, этого придется ждать очень долгое время, но в основном ты совершенно прав. Действительно, я полагал, что ждать нам придется долго, быть может, не одно десятилетие, и самым прискорбным образом ошибся, однако речь не об этом. Указать мне хотелось на следующее: когда ты задал вопрос, остальные ученики рассмеялись. Решили, будто он смешон до нелепости. Помнишь?

Лисенок без тени улыбки кивнул.

– Все рассмеялись, словно вопрос твой глуп, поскольку искренне сочли его глупым. Однако тут они ошиблись еще прискорбней, чем я, и теперь это, не сомневаюсь, понятно даже им. Вопрос твой был серьезен и весьма важен, а ошибся ты лишь в одном – задав его тому, кто знает разве что самую малость больше, чем ты. Посему запомни этот урок как следует: впредь никогда не позволяй насмешкам отвратить тебя от серьезнейших, важнейших вопросов всей жизни. Запомни и никогда о том не забывай.

С этими словами Шелк сунул руку в карман.

– А сейчас, ребятишки, у меня есть для вас поручение. Сбегал бы сам, да только еле хожу, не говоря уж о беготне. Вот тебе, Ворсинка, пять долек. Держи. А тебе, Лисенок, вот еще три. Сбегай, Лисенок, к зеленщику, скажи, что овощи для меня, и попроси дать чего-нибудь самого лучшего, свежего, на все деньги. Ты, Ворсинка, отправляйся в мясную лавку и попроси мясника отпустить мне хорошего мяса на ребрышках на все пять долек. Вернетесь с покупками, получите по… – Шелк ненадолго задумался. – По полдольки каждый.

– Каких ребрышек, патера? Бараньих или свиных? – уточнил Ворсинка.

– Оставим сие на усмотрение мясника.

Проводив взглядом со всех ног устремившихся прочь мальчишек, Шелк отпер калитку и вошел в сад. Как и говорила майтера Мрамор, трава оказалась изрядно истоптана. В той же мере пострадали и грядки с высаженной майтерой зеленью: урон был прекрасно виден даже в последних, угасающих на глазах проблесках дня.

«Что ж, – философски рассудил Шелк, – выдайся год обычным, ее грядки в любом случае принесли бы последний урожай не одну неделю назад».

– Патера!

Голос принадлежал майтере Розе, высунувшейся из окна киновии и машущей Шелку рукой (непочтительность, коей сама она попрекала бы майтеру Мрамор либо майтеру Мяту до скончания века).

– Да? – откликнулся Шелк. – В чем дело, майтера?

– Они вернулись с тобой?

Шелк дохромал до окна.

– Твои сибы? Нет. Они собирались вернуться вместе, пешком. Думаю, вскоре прибудут.

– Время ужина давно миновало, – весьма очевидно погрешив против истины, объявила майтера Роза.

Шелк улыбнулся:

– Ужин для тебя тоже вскоре прибудет, и да благословит Сцилла твою трапезу.

С этим он, не прекращая улыбаться, отвернулся и поспешил удалиться, пока майтера Роза не начала расспросов.

На ступенях крыльца, ведущих к кухонной, задней двери обители, обнаружился сверток в белой бумаге, перевязанный белым шнурком. Подобрав сверток, Шелк озадаченно повертел его в руках и отпер дверь.

– Пр-ривет… Шелк! – прокаркал Орев, восседавший на кухонном столе и, судя по россыпи брызг, утолявший жажду водой из отведенной ему чашки.

– И тебе привет, – отвечал Шелк, вынимая из ящика нож для фруктов.

– Птичка… р-резать?

– Нет. Я собираюсь всего лишь вскрыть этот сверток. Я слишком устал – а может, обленился, – чтобы распутывать эти узлы, однако, разрезав их, в любом случае сберегу большую часть шнурка. Покончил ли ты, Орев, с выгнанной мною вон крысой?

– Славная др-рака!

– Полагаю, тебя надлежит поздравить с победой, а также поблагодарить. Что ж, поздравляю и благодарю.

Под белой бумажной оберткой таилась целая коллекция изрядно пахучих мясных обрезков.

– А! Это кошачье мясо, Орев. После того как однажды мне на голову опрокинули целое ведерко сего лакомства, я его до смерти ни с чем не перепутаю. Склеродерма обещала занести нам толику и, как видишь, слово уже сдержала.

– Кор-рм? Сейчас же?

– Если угодно, ешь. Я от подобного корма