Вместе - Дэйв Эггерс Страница 76

кладовке, солнечное сияние сладких перцев и мандаринов. Помнила, как вскарабкивалась на мешки с кофе в подвале, помнила, как родители поручили ей раздавать конфетки детям. Все в магазине было криво и косо, ценники выцвели, прибыль – сплошные слезы. Но и родители, и покупатели любили это безалаберное, однако такое уютное место. И все было хорошо, пока не появилась “Народная Еда”.

– Если мы согласны с тем, что Соединенные Штаты – это государство, построенное на свободном предпринимательстве, – продолжал Голета, – то мы должны согласиться и с тем, что монополии – это враг свободного предпринимательства.

Камера отъехала назад, и стало видно, что Голета стоит на Мэйн-стрит, когда-то очаровательной, а теперь превратившейся в кладбище заколоченных витрин.

– “М” убила главную улицу в этом городе, как и в тысячах других. Но почему? Потому что мы позволили монополии вырасти, как сорняк, и уничтожить все остальные виды.

Камера вновь приблизилась.

– Монополия – это диктатура в деловом костюме. А “м” – это монополия. Я – Том Голета, и я выступаю за малый бизнес. За свободное предпринимательство. За свободу. Голосуйте за меня!

– Я не понимаю, – сказала Джоан. – Я думала, он демократ. С каких пор демократы осуждают коммунистов?

– Мне кажется, говорит он блестяще, – сказала Ро.

Дилейни была согласна с ней. Каким-то образом Голете удалось сделать своим знаменем свободное предпринимательство, которое раньше отстаивали преимущественно консерваторы.

– Кому есть дело до монополий, когда планета гибнет? – спросила Берит. – Аргумент из прошлых веков. Именно ничем не сдерживаемый капитализм положит конец нашему виду. Разве это не очевидно?

– Но все это так бессмысленно, – сказала Джоан.

– Что именно? – не поняла Джемма.

– Все эти выборные кампании. Они тратят сотни миллиардов долларов, а результат уже все равно предопределен партийной принадлежностью.

– Джоан хочет, чтобы ТУ занялось политикой, – объяснила Берит, повернувшись к Дилейни. – Ты отмечаешь, в какой ты партии, и должен всегда голосовать в соответствии с этим. Если отклоняешься от курса, получаешь “Ты Уверен?”.

– Или тебе звонят из “СооПреда”, – добавила Ро.

– А что не так? – спросила Берит. – Политическая принадлежность – уже часть твоего профиля предпочтений. Почему бы не разработать что-то вроде автоплатежа?

– Автоголосование, – подсказала Дилейни.

– Именно. Так демократия станет гораздо разумнее, – одобрила Берит.

– Ты автоматически голосуешь в соответствии с курсом твоей партии, как бы он ни колебался, – сказала Джоан. – Побеждает тот, у кого больше избирателей. И ты всегда знаешь, что происходит. Никаких неожиданностей.

– А как же неопределившиеся? – спросила Ро. – Независимые?

– Усыпить их всех, – рассмеялась Джоан. – Но серьезно, весь этот хаос, хрень полнейшая, только мешает государству. Два года на каждую президентскую кампанию. С ума сойти.

– Когда Голета приезжает? – спросила Берит.

– В пятницу, – ответила Джоан. – Я добыла нам хорошие места.

Кому первому пришло в голову организовать этот визит, осталось неизвестным. Голета объявил, что посетит кампус, и его штаб представил это так, что он сам попросил, скорее даже потребовал, а “м” не смогла ему отказать. Но потом появилась другая версия, согласно которой именно компания проявила инициативу, стремясь подружиться с Голетой, чтобы потом склонить его на свою сторону, соблазнить или подкупить (в совершенно законной форме пожертвования), как она уже проделывала это ранее с тысячами избранных и неизбранных лидеров – с неизменно положительным результатом.

В любом случае Дилейни была озадачена. Голета был умен и опасен, и она сомневалась, что он собирается приехать в кампус без плана. У него наверняка заготовлена зажигательная речь в стиле “Разрушим эту стену!”, соответствующая главному посылу его кампании – крестовый поход против монополий, всемогущества алгоритмов и всего, что ассоциировалось с компанией. Однако “Вместе” вряд ли допустила бы на своей территории революционные призывы. Она прекрасно умела устранять риски, особенно в кампусе, и приглашать в свой дом мятежника было странно.

***

– Я хочу во всем этом разобраться, – сказала Берит.

Они наблюдали из башни ТУ, как он вышел из автобуса на солнечных батареях, ненадолго задержался перед воротами, а затем его пропустили внутрь. Согласно распорядку вначале Голете предстояла обзорная экскурсия по кампусу, с трансляцией в прямом эфире, но без допуска посторонних медиа, а в полдень он должен был произнести речь на лужайке, куда были приглашены все сотрудники, а также избранные представители местных властей. Утром на изумрудной траве расставили несколько сотен белых стульев и возвели сцену. Издали все выглядело невинно, как подготовка к свадьбе в маленьком городке.

– Это избирательная кампания. Что тут непонятного? – удивилась Ро.

Она пробовала какой-то напиток из бурых водорослей. Сделав глоток, скривилась и отставила чашку.

– Я не могу понять, зачем это компании, – сказала Берит. – Мы никогда не приглашали кандидатов. По-моему, ничего хорошего в этом нет. Мы даем деньги всем, играем за всех. Так почему пригласили именно его?

– А Мэй ничего не говорила по этому поводу? – поинтересовалась Хелен.

– Ничего, кроме “оно-началось-оставайтесь-вместе”, – сказала Джоан. – Но до речи еще полтора часа. Давайте пока успеем хоть что-нибудь сделать.

Половину этого времени они действительно работали. Потом начались звуковые сигналы.

– Господи боже! – вздохнула Хелен.

Дилейни взглянула на часы. Чуть больше 11:30, и она уже получила не одну дюжину звуковых и всплывающих уведомлений. Она подбежала к окну и успела увидеть, как уезжает автобус Голеты.

– Не понимаю… – сказала Ро.

В течение следующего часа благодаря сотням видеороликов и рассказов очевидцев им удалось восстановить общую картину. Голета приехал в 10:44, опоздав на 24 минуты, – уже важный факт, учитывая принятую в кампусе пунктуальность. После приветствий со стороны менее известных членов Бригады 40 Голета со своей свитой был препровожден в новый органический огород. Трое огородников – двое мужчин и женщина – стали показывать ему растения. Голета ненадолго остановился у питахайи, потрогал ее листья и отпустил одобрительные и безобидные замечания. Всего – включая операторов с камерами, “совместных” и сопровождающих лиц Голеты – там было человек шестнадцать. Но все заметили, что Голета выглядит каким-то рассеянным.

Экскурсия продолжалась. Делегация обошла вокруг бассейна с дождевой водой и направились в Храм Благополучия, где, среди стекла, листьев папоротника и потолочной мозаики, изображавшей сельскую идиллию, и суждено было умереть политическим чаяниям Голеты.

Восемь минут, которые Голета провел в спортзале, в окружении 47 мужчин и женщин в стандартных облегающих одеждах “Вместе”, обернулись настоящей драмой.

– Бедный парень, – покачала головой Берит, глядя на видеозапись – У него глаза разбегаются, как тараканы.

Голета не мог оторвать взгляда от изгибов тел, блестящих выпуклостей. Отслеживающая движения глаз программа позже насчитала, что глаза Голеты 112 раз остановились на разных частях анатомии и только 17 раз – на лицах обладателей этой анатомии.

Дилейни было его искренне жаль. Человек никогда не сталкивался ни с чем, даже отдаленно напоминающим этот