На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба Страница 39

Оболенский сделку заключать не торопился. И пожимать сопливую руку — тоже.

— Семьсот за медведя и девятьсот — за лося. У меня тридцать четыре лосиных сердца в багажнике, — сказал корнет. — Это помимо двадцати восьми медвежьих.

— О… А? Ы-ы-ы! — Нафаня дернул себя за уши обеими руками от избытка чувств. — Ни-хо-хо себе! Я должен бежать к Айн-Цвай-Драю за ссудой! Это такие объемы! Сякие объемы! Большие объемы!

Его привычка тысячу раз мусолить одну и ту же фразу страшно бесила.

— Так может нам проще самим на Лампочку к Айн-Цвай-Драю заехать? — сделал невинный вид Оболенский. — Небось, он медведя за семьсот пятьдесят возьмет…

— Ты сведешь меня в могилу! — взвыл Нафаня и от избытка чувств громко перднул.

Я отвернулся и стал ржать в ладони, закрыв ими лицо, потому что терпеть такое поведение было решительно невозможно. А корнет — он держался. Кремень, а не корнет.

— Бартер, — предложил Оболенский. — Половину — деньгами, половину — артефактами. Предпочтительно — накопителями. Есть че?

— Ога! — подпрыгнул гоблин. — Бартер — это хорошо… Бартер — это хорошо! Это оч-ч-чень, это оч-ч-чень… Это очень хорошо! Ваще норм штуки имею! Мне это нравится, Егорушка! Вот — так бы и сразу. Пшли выбирать! А этот твой молодой-красивенный, он чего мнется?

Это он меня имел в виду. Такой характеристики как «молодой-красивенный» я еще ни разу не получал и потому не знал — мне радоваться или в зубы гоблину бить? Корнета такое обращение ко мне не смутило, он вел себя как ни в чем ни бывало, вот и я решил не дергаться.

— Он на Бушму торопится. Но города не знает, — пожал плечами Оболенский. — Надо как-то помочь парню.

— Так его ж там сожрут, — шмыгнул носом гоблин. — Такого красивенного.

— Нет, — сказал я, пошевелил пальцами и ухватил телекинезом гоблина за штаны, и чуть приподнял в воздухе. — Не сожрут. И я не красивенный. Я обычный.

И поставил Нафаню на место.

— Ну, ваще-то, может, и не сожрут, — признал Нафаня и почесал междудушье, натертое штанцами, озадаченно глядя на меня. — Да и помочь такому молодому-обычному-необычному тоже есть вариант. Если он больше за портки меня тягать не станет! Чтой-то я говорил? А! Если не станет тягать — я ему помогу! У меня щас катафалк освобождается, поедут в сторону Красного Городка за трупешниками. Могут тебя подбросить.

— А обратно? — спросил я. — Да не буду я ваши портки трогать, не надо они мне! Это так было, для демонстрации серьезности намерений.

— Ваще какой серьезный, — покивал Нафаня. — Я ваще как проникся.

Катафалк меня не пугал. Подумаешь! Обычная машина. Такой вот у меня день рождения — похоронный, что уж тут поделаешь.

— На сквер Ивана Четвертого такси вызовешь, там кафешку найдешь — «Восточный базар», в Гостином Дворе. Давай на семнадцать ноль-ноль ориентироваться… Я как раз с «Молодеги» подбегу, там недалеко, — задумчиво проговорил Оболенский. — И вот что, Нафаня. Дай-ка ты мне парный талисман. Нормальный только, с указанием направления.

— Имею альпийский, имею авалонский… — поковырял в носу гоблин, как будто именно там и были спрятаны талисманы.

По крайней мере, глубина погружения пальца и размеры носа могли предполагать и такой вариант.

— Выбирать между сортами дерьма… Эх! — покачал головой корнет. — Но давай альпийский. Шустренько, Нафаня, шустренько! А то твой катафалк уедет! Короче, Миха — если с тобой что-то нехорошее случаться начнет — у меня талисман нагреется, если со мной — то у тебя. И тянуть будет в нужную сторону. Но я где обещал, там и буду, ну, ты понял. У Наташки. А ты — к ордынке этой своей и мигом на Гостиный Двор, ладно?

Все я понял. Если бы у него не свербело к Наташке и ее подружке бежать — фигу с маслом бы мне, а не одиночную прогулку по сервитуту. Хорошо, что с Оболенским поехал, а не с вахмистром Плесовских. Стремно, конечно, по незнакомому городу шататься, но и интересно до жути!

— Ты дюссак свой не забудь, — вовремя спохватился корнет. — В сервитуте без оружия только дурачки и маги ходят. Тут живет свирепый народ! А то, что ты маг, лишний раз демонстрировать не стоит, ни к чему это. Так что цепляй этот свинорез на пояс, хватай рюкзак и, как только Нафаня талисманы притащит — отправишься. Вон, катафалк уже подъезжает к воротам.

В кабине катафалка сидели два типа до такой степени потрепанные жизнью, что не представлялось никакой возможности сделать выводов об их расовой принадлежности. И обратил на это внимание не только я. Оболенский, глядя на этих двух мужчин, задумчиво проговорил:

— Господь создал нас всех разными, а алкоголь уравнял шансы…

— Кольт, — не удержался я.

— Что? — дернулся корнет.

— Так говорят про кольт. Ну, револьвер, — развел руками я.

— Да? Что за глупости, как револьвер может сделать всех равными? — удивился Оболенский. — Что мне сделает парень с револьвером, если я заклинанием завяжу ему ствол в узел? А ты — и вовсе без заклинания… Нет уж, друг мой Миха, с алкоголем оно логичнее будет.

— Не-а, — покачал головой я. — Некоторые от водки буйные, а некоторые — спят. Никакого равенства.

— Действительно, — согласился Оболенский. — Шуруй-ка ты в катафалк, там подождешь. Задолбал уже.

Вот не умею я вовремя остановиться, а? И ничего не могу с этим поделать!

* * *

Два лесных тролля проводили совершенно флегматичными взглядами катафалк, который выгрузил меня на обочине и утарахтел в сторону Красного Городка. Я поправил лямки рюкзака, сунул руки в карманы и пошел вперед, вертя головой во все стороны и постепенно приближаясь к этой парочке.

Орочий район — Бушма — называли дурдомом не зря. На самом деле он располагался на месте бывшего психоневрологического диспансера, и контуры больничных корпусов еще можно было разглядеть среди чудес местной аутентичной архитектуры.

Приспособленные под жилье грузовые контейнеры, трейлеры, хибары из какого-то хлама, вполне приличные избенки-срубы и даже — основательные дома из дикого камня громоздились друг на друга, лепились к остаткам больницы с совершенно непонятной мне логикой. Нет, улицы тут имелись, и довольно оживленные, даже троллейбус ходил! Но все, что