Шлимазл - Гульнара Черепашка Страница 24

Жизнь вошла в привычную колею, а Стефан привык со временем к мысли, что выкинул двух сестер Соль в большой недружелюбный мир. Правда, он окончательно сделался нелюдимым затворником. Мало с кем общался, не стремился больше внести в жизнь хоть какое-то разнообразие. Да он вовсе перестал ждать от жизни чего-либо.

Помнится, в первые полгода после переезда он часто спрашивал себя — во что превратил собственную жизнь. Сейчас он прекратил задаваться и этим вопросом.

*** ***

Шесть лет прошли, как дурной сон.

Стефан работал, учился, повышая квалификацию, и снова работал. В свободное время, которого старался оставить себе как можно меньше, приходил на тренировки.

— Жениться тебе надо, — говорил временами тренер. — Остепениться.

— Было, — коротко отвечал Стефан. — Невеста вон сбежала, лишь бы замужем за шлимазлом не очутиться, — прибавлял с насмешкой.

Тот махал рукой.

Кое-кто Стефану сочувствовал. Сперва одну невесту прошляпил, после — вторую не удержал. Вторая так вовсе удрала через выход на изнанку, оставленный кем-то по недомыслию! Ловили ведь — не поймали.

Стефан, слыша такие разговоры, угрюмо хмурился, пряча довольную усмешку.

Ну да, перенервничал он тогда знатно! То, что удалось вытащить девчонок за пределы гетто, по сей день считал редкостной удачей. Практически чудом.

Впрочем, это не помешало ему еще несколько раз воспользоваться единожды проверенной схемой. Желающих удрать из эр-гетто было немало. И кое-кто был готов рискнуть.

Кому-то из девочек сбежать помогали и родители. Стефан принципиально помогал лишь девчонкам. Парни, считал он, могут и сами о себе позаботиться.

Даже оставшись в гетто, парню можно жить сносно. А то и неплохо — достаточно не спиваться. А если совсем невыносимо — можно и удрать прямо на рабочей смене. Подгадать время — и в добрый путь!

Когда появлялось время задуматься, он удивлялся. Как так выходило, что родители, сами пытавшиеся выпихнуть дочерей в большой город, выходили на него? При этом жандармы на него внимания не обращали. Сам он ничего не делал, чтобы отделаться от властей: у него попросту не было для этого повода. Они правда не замечали, кто именно у них под носом устраивает побеги девчонкам-подросткам? Или... или наблюдали до поры до времени?

Хотя последняя мысль выглядела откровенной паранойей.

Жандармерия никогда не наблюдала годами впустую. Стоило кому-то попасться на горячем — нарушителя хватали и жестоко наказывали. И уж наверняка нарушителя не повысили бы по службе. Тем более — не предложили бы перевода в другой район с получением должности руководителя отдела контроля.

*** ***

«Подумайте на досуге. У вас — две недели на то, чтобы дать ответ».

Вот он и думал. Даже на тренировку нынче из-за этого не пошел. Теперь жалел — ничего дельного на ум не шло. Стефан мог только тупо перекручивать раз за разом один и тот же вопрос: на кой ему вот это повышение? Именно сейчас.

Кажется, он давно поставил сам на себе крест. Но лишь сейчас, после разговора с начальством, четко для себя это понял.

Если б не тренировки четыре-пять раз в неделю, давно начал бы спиваться. Как многие в гетто. Периодические демарши с выводом молодых девчонок наружу служили слабым утешением. Жизнь была пуста, бессмысленна и начисто лишена радости. С того дня, как не стало Соль.

Шесть лет траура начисто уничтожили все его амбиции. Да и его самого, похоже.

В тот вечер он даже не предполагал, что его судьба уже спешит по опустевшим улицам гетто, закутанная в покрывало. Натянув платок так, что он закрывал брови. Обычный вид для женщин в гетто — особенно, если приходится передвигаться по улице поздним вечером. Звонок в дверь заставил встряхнуться.

Кого могло принести в такой час? Он не ждал никого.

Стефан открыл дверь и остолбенел. Закутанная в покрывало по самые глаза женщина была высокой и статной. Этого не в силах была скрыть даже мешковатая одежда, какую носили местные. Но взгляд этих самых глаз...

Он изменился. Сделался более взрослым и жестким. Эта женщина многое повидала.

Но Стефан узнал бы ее глаза из тысячи. Раскрыл рот — слова застряли в горле. Он молча посторонился, пропуская гостью.

И, лишь захлопнув и заперев за ее спиной дверь, решился назвать ее по имени.

— Сара? — сам удивился, насколько жалко прозвучал его голос.

— А ты не изменился, — она слегка усмехнулась, отпуская края платка, прикрывавшего нижнюю половину лица. — Шлимазл...

— Ты... с ума сошла, — всполошился он запоздало.

— Ты за кого больше переживаешь — за меня или за себя? — насмешливо осведомилась она.

— За тебя... чего мне за себя-то переживать? — опустил голову.

— Так и живешь одиночкой.

Пожал плечами.

— А ты предлагаешь мне жениться? Здесь, на одной из этих несчастных девочек? — покачал головой.

— Уверена — многие из них с радостью согласились бы, — Сара снова улыбнулась. — Знаешь, ты — единственный человек за последние несколько лет, которого мне не захотелось прибить за то, что назвал меня по имени. Снаружи я зовусь Вега.

— Хорошо... Вега. Если тебе так больше нравится, — начал он.

— Можешь звать Сарой, — перебила она. — Я здесь не просто так, ты же понимаешь? — она помолчала, сверля его взглядом, и он кивнул, спохватившись. — Слышала, тебя переводят в зет-гетто.

— Мне дали время на размышления. Пока это только предложение...

— Ты согласишься, — жестко прихлопнула она.

— Сара, — он запнулся. — Вега, послушай. Я понимаю... но как я уеду? Все эти девочки, они же останутся здесь...

— Шлимазл был — шлимазлом остался, — беззлобно заметила она. — Ну, сколько ты можешь их спасти, тех девочек? Несколько десятков, может — сотню или две? Это не то, — голос ее звучал мягко — как у матери, увещевающей малого ребенка. — Чтобы помочь девочкам в гетто — нужно уничтожить гетто. Не только вот это, но и все остальные.

Он потерянно молчал.

— Слушай, почему ты тогда не ушел? — она склонила голову набок, с любопытством уставилась на него. — Знал ведь, что если бы все это вскрылось, — выразительно примолкла. — Да и нам было бы проще с тобой, чем самим.

— Ты преувеличиваешь мои способности.

— Это ты, мне кажется, преувеличил способности двух малолеток, — резко прихлопнула она. — Мне было тринадцать! Рахиль вообще была мелкой, —