Волков-блюз - Эльдар Фаритович Сафин Страница 18

Но сама идея такого места – обильная зелень, множество птиц, белки, которые не боятся людей, лодочки на одного или двоих – восхищала меня и приводила в трепет.

После того случая я еще несколько раз возвращался к теме парка в своих материалах. Написал, например, ряд статей о том, что до сих пор остались вещи, которыми пользуется один пол, а для другого это позорно. И парк «Нежность» описывался как потеря для тех, кто не ходит в него просто потому, что он якобы женский, хотя на самом деле давно общий.

В другом материале я упоминал «Нежность» как обязательное место для посещения туристами любого пола. Еще как-то писал о необычных видах отдыха для совместного времяпрепровождения.

Мужчины и женщины не проводят время вместе, это знают все. Кроме господина президента и его официальной пропаганды, частью которой, конечно же, является и наш журнал.

Но самое странное – что за последние годы я уже не раз видел прогуливающихся вместе мужчин с женщинами, и если в моем детстве такая картина была случаем исключительным, то сейчас – просто редкостью.

– Куда мы едем? – уточнил дядя.

– В «Нежность», – ответил я. – Знаешь место получше?

– Меня устраивает, – сказал он и съежился в автомобильном кресле.

Останавливаясь на светофорах или толкаясь в небольших пробках на узких центральных улицах, я поглядывал на него.

Он изменился. То есть дядя Сема и раньше был слегка другим, не такой высокий, не такой изящный, как большинство наших родственников или других мужчин из привилегированного класса. Но теперь, особенно с учетом короткой арестантской стрижки, он стал совсем похож на обычных мужиков из коммуны: коренастый, грубоватые черты лица.

– Ты изменился, – сказал я, когда мы встали перед очередным поворотом.

Здесь была короткая зеленая стрелка и довольно много машин в очереди, в основном женских. В какой-то момент машина позади нас не выдержала и объехала всех, заруливая в поворот уже на красный. Там, за поворотом, ее тут же принял экипаж женской дорожной самообороны.

– Ты вообще понимаешь, как сложно родить мужчине? – Дядя прикрыл глаза и говорил полусонно. – Вернемся к истории, мой мальчик. По одной из версий, у которой есть ряд сторонников, особенно среди женской профессуры, мужчины как вид были обречены на вымирание. Уберем эмоциональные и недоказуемые вещи, оставим чистые факты. Мужчины, как и женщины, рождались гермафродитами и получали однозначные половые признаки в момент полового созревания. Но если у женщин рожающие особи были в почете – то есть самые сильные, самые яркие, самые умные, – то у мужчин наоборот. Неудачники, самые слабые, болезненные, глупые. Обратная эволюция. Мы бы вымерли. Ну или выродились.

– К чему ты это? – уточнил я. – То, что ты называешь «фактами», – всего лишь одно из проявлений мизандрии. Никаких доказательств этой теории нет, а если подобные ситуации и складывались в отдельных культурах сотни тысяч лет назад, объединять все мужские племена по этому признаку как минимум ненаучно.

– Но это объясняет, почему рожают именно женщины, – ответил дядя. – И еще многое, о чем нет смысла говорить сейчас. Я лишь хотел подвести к тому, что мне пришлось пройти очень тяжелую терапию. Организм современного мужчины не приспособлен к родам. Ни физически, ни гормонально. Нужные органы у нас не развиты, они рудиментарны. Современная наука упорно называет их атавизмом, но это ложь. Три с половиной года я провел в клинике… И стал отчасти женщиной.

– Я сейчас тебя высажу, – предупредил я, завершая поворот и проезжая мимо отряда дорожной самообороны; может, это было паранойей, но патруль смотрел прямо на скорчившегося в пассажирском кресле дядю. – Я не готов слушать эту гадость.

– У нас нет выбора, – тихо заметил он. – Я веду к тому, что меня пичкали гормонами, мне сделали восемь последовательных операций. И в итоге предупредили, что даже все эти жертвы не избавляют меня от риска умереть во время беременности или родов и практически гарантированно убьют меня через несколько лет после того, как на свет появится малыш.

– Родится жог, – поправил я.

– Можно и так сказать, – подтвердил дядя. – Избавлю тебя от подробностей. Мною занимались лучшие специалисты, и в итоге Ягайло сейчас шесть лет, а я еще жив. Но уже сгнил внутри, и моя смерть – вопрос даже не месяцев, и я опасаюсь, что и не недель, а дней.

– Почему вы не остались там, где вы были? – уточнил я, останавливаясь у парка. Женская стоянка неподалеку была забита сотнями автомобилей, а здесь, на мужской, разместилось всего с десяток, и из них – две женские из самообороны, с мигалками. – Зачем мучить себя и… ребенка?

Дядя не ответил. Он отстегнул ремень, со стоном выпрямился, вылез из автомобиля и отошел в сторону, дождавшись, пока я поставлю машину на сигнализацию и догоню его.

– Тут опять нужно немного предыстории. – Он говорил, медленно шаркая рядом со мной по гравийной дорожке, которая вела вдоль увитой плющом ограды к воротам. – В мире два миллиарда человек. Из них девятьсот миллионов – мужчин, остальные – женщины. Еще около ста тысяч хофов, то есть девочек-выродков, монополых и бесплодных. И всего пара сотен – жогов, монополых, бесплодных мальчиков. Большинство государств на всей планете считают, что эти девочки и мальчики несут угрозу цивилизации. Они вне закона, их отлавливают, уничтожают.

– В нашем дистрикте хофов не убивают, – подчеркнул я.

– Мы входим в «сиреневый пояс», в двадцать восемь стран и образований, в которых хофы вне закона, но при этом им не грозит смерть. Есть еще «малиновый пояс» – шесть стран, где хофы могут жить полноценной жизнью, получать образование, открывать свой бизнес, даже преподавать. Представляешь?

– Андорра, – сказал я.

– Самый близкий нам пример, – ответил дядя. – Да, скульптуры и картины из Андорры с удовольствием покупают по всему миру. Но я хотел сказать не об этом. Нет ни одной территории, где у жогов были бы такие же права, как у хофов в этих шести странах.

– Потому что жоги опасны. – Я вспомнил совместные уроки в школе, на которых учителя рассказывали нам, почему стоит бояться жогов. – Они воздействуют на окружающих. Социум, в котором завелся жог, заболевает. Насилие, суицид, депрессии, даже убийства.

– Это всё мифы, сочиненные людьми, которые ни разу в жизни не видели жогов, – желчно сказал дядя. А потом тише добавил: – Но рациональное зерно в этом есть. Глубоко под шелухой домыслов… Есть четыре страны, где жогов не убивают за то,