Пять ликов богини - Александр Свирин Страница 17

нещадно плевался в хандру».

Гитарные аккорды сочетаются с электронным минусом хард-техно-джаза, создавая невероятную и самобытную эклектику звучания. Кроме Лады никто так больше не делает, но в этом её уникальность. Она даже не пытается создать что-то радикально новое, сочетая уже известные элементы самым невообразимым образом — от классической бардовской песни под гитару до ныне здравствующей электронной музыки. Но я не осуждаю — современное искусство лишь коллажи, ибо всё придумали ещё во времена Экклезиаста.

«До звёзд я отважно тянулся рукой —

звезду никогда не сорвать.

Мне подвиг не снился, а только покой —

покой, тишина и кровать.

Я видел тайфун, изверженье, обвал,

меня не пугал ураган.

И как бы не тщилась принизить молва,

Мой лоб не украсят рога.

Я землю жевал под прицельным огнём,

в окопе по пояс в грязи.

Я верил — с друзьями все горы свернём,

для мира мы словно ферзи.

А ныне встречаю последний рассвет

на землях чужих для меня.

Молю: лишь ответь, лишь скажи мне "привет",

богиня войны и огня».

Я понятия не имею о реальной мощи урагана, поскольку под куполом не бывает сильного ветра, а лошадей видел лишь однажды десять лет назад, когда ездил на экскурсию в один из заповедников, но то, с какой душевной силой она отдаётся песне, то, как яростно бьёт по струнам и как выстраивает драматургию мелодии, заставляет меня проникнуться этой историей. Слова абсолютно чужды большинству Moderne Menschen[7], но что-то ведь цепляет, что-то пробуждает внутри давно забытое чувство подлинной духовной свободы. Эта песня словно зеркало, в отражении которого я вижу самого себя. Лада блестяще поёт: отменно владеет связками, тонко чувствует смыкание, не выходит из позиции. В конце даже переходит на крик с расщеплением, чтобы напоследок вдарить кувалдой по нашим сердцам.

Рука охладела, закрылись глаза —

исчез, растворившись вдали.

А после на землю упала слеза —

и там же цветы расцвели!

Так странно: по отдельности музыка и текст не представляют собой ничего выдающегося, но вместе, в связке, да исполненные Ладой превращаются в подлинное произведение искусства. Напиши такую песню, например, я, у меня бы не получилось и вполовину так же искренне и пылко. Она словно рассказывает самую важную историю из собственной жизни, хотя кто знает, может так оно и есть — никогда не знаешь наверняка, что именно спрятал художник за чередой образов.

Я трогаю свою щёку — она мокрая. Тихонько утираюсь рукавом, думая о том, что правильные слова могут больно бить кинжалами или ласкать материнскими руками, и причём у разных людей вызывать различный эффект. Каждая душа — сложный лабиринт, но по тому, каким именно смыслам удаётся пробиться через все повороты и тупики, можно сказать, что ты за человек.

Закончив песню, Лада встаёт со стульчика и кланяется пустому залу. Я вскакиваю и неистово аплодирую — не чтобы пошутить, а потому что впервые за долгое время чужое искусство коснулось кончиком пальца чего-то очень хрупкого внутри меня. Лада вздрагивает от неожиданности, потом всматривается в темноту и, видимо, разглядев меня, улыбается.

— Это ты, Менке? — кричит она мне.

— Во плоти, — кричу в ответ.

— Лермушкин?

— Единственный и неповторимый. Приехал репетировать завтрашний триумф.

— Тогда меняемся. Я уже закончила.

Я спускаюсь к сцене, словно главный герой, появляющийся в зрительном зале посреди важного действа в театральной постановке. Но Лада не смотрит на меня — она одевает гитару в чехол, давая понять, чего стоит мой 自恋(zì liàn)[8].

— Чудесная песня, — говорю я, одним махом запрыгнув на сцену.

— Старалась. — Она взваливает чехол с гитарой на плечо. — Ты что, подрался?

— У моего безумного альтер-эго сегодня был бой за звание чемпиона в полусреднем весе. Увы, пару ударов он пропустил, а страдаю я. Ты уже уходишь?

— А что, есть предложения?

— Разве не интересно, что там подготовил твой основной соперник?

Она приподнимает бровь и одним выражением лица как бы спрашивает со смесью скепсиса и насмешки: «Это ты что ли?».

— Не боишься, что я украду у тебя какие-нибудь фишки?

— Напротив, буду искренне благодарен.

— Потом не жалуйся. Мне наверняка многое понравится.

Она спрыгивает со сцены и уверенной, по-хорошему расслабленной походкой, глядя только вперёд, подходит к месту в центре первого ряда, снимает гитару с плеча, ставит её в кресло, и сама вальяжно разваливается рядом.

— Жги! — кричит Лада и взмахивает рукой с видом императрицы, дозволяющей подданным развлекать её.

В тайне радуюсь, что она осталась, ведь один только её вид услаждает зрение, а воспоминания, о, воспоминания подхватывают меня в водоворот чувств и уносят далеко за пределы зала, в прошлое, в тёмную комнату с тусклым, но тёплым светом, где я и она, оба лежим на кровати, а мои пальцы скользят по её бедру. Да, Зевана по-прежнему моя единственная любовь, но она та самая звезда, которую мне никогда не сорвать, а тело требует чувственных удовольствий. Хотя какой смысл оправдываться, словно лишь я решаю и отвечаю за нас обоих, ведь Лада делает такой же выбор и выбирает остаться, а я никого ни к чему не принуждаю. Она в меня влюблена, я знаю, вижу по её взгляду, полному нежности и обожания, и совершенно бессовестно пользуюсь этим обстоятельством, но стыд побороть легче, чем влечение. К тому же приятно спать со своей главной соперницей, ведь, как известно, мужчина всегда ищет, кого бы победить, а женщина — кому бы сдаться.

На сцену на небольших гусеницах выкатывается рабочий робот, который тянет за собой местный зейди-синтезатор. Он обладает куда более обширным спектром создаваемых звуков, нежели гитара, а потому позволяет сделать мелодии разнообразнее и интереснее, хоть и ощущается не столь 生きて(ikite)[9]. Как только робот