Начало - Александр Нерей Страница 14

— А про Угодника, что в твоём мире известно? — поверил я, что о клятвах и горах он и в самом деле не знает.

— Про него мало что слышно, — признался Александр. — Но кое-что из секретов выдам, так и быть.

Мы перешли на шёпот, и он начал рассказывать всё, что ему было известно об Угоднике.

— Святой такой есть в церкви, иконы разные в его честь имеются. Он то ли библию написал, то ли подвиг совершил, точно не знаю. Бабка сказывала, что Угодник этот почти две тысячи лет назад жил. Ходил везде, людям помогал и в Бога учил верить.

Однажды он с самим Иисусом и другом Фомой шли и увидели, как у крестьянина телега в грязи застряла и ни туда, и не сюда. Вот Иисус их и спросил: «Кто из вас помощь окажет, а кто в сторонке постоит?» Николай и вызвался. Прыгнул в грязь, весь изгваздался, но телегу помог вытолкать. А Фома стоял в белых одеждах и сомневался.

Когда крестьянин уехал, а о том, что они с Иисусом были, ему ни Фома, ни Николай не сказали. Им двоим Иисус и говорит: «Тебя, Николай, теперь Угодником называть будут и в церкви вспоминать по два раза в год станут. А тебя, Фома, вспоминать только раз в четыре года будут и только двадцать девятого февраля, что в високосном году».

Я сперва внимательно слушал, но потом не вытерпел и перебил:

— Какое нам дело до Угодника? Это же две тысячи лет назад было.

— Какое-какое, — обиделся одиннадцатый. — Я только начал про дело. Когда дядьку убило на фронте, его тоже назвали Угодником. Или видели после смертоубийства, или за прошлые заслуги. Только я однажды своими ушами слышал, как баба Нюра твоему деду сказывала, что она разговаривала с Угодником, и он ей бумажку для деда передал. Они про себя эту бумагу заданием называли и про висельников каких-то шептались. А потом она сокрушалась, что он как был молодой в день погибели, так и остался.

Подробностей не разобрал, но потом не раз ещё это имя всплывало. Я из их пересудов понял одно: живой наш дядька. Как есть живой. Шастает по мирам и глаз до дома не кажет. А про гибель свою, то ли сговорился со всеми, то ли внушение гипнозом сделал.

Бабулю только жалко. Она же до сих пор его погибшим считает. Одно непонятно, сколько же лет дядьке, если он с войны молодым остался?

— А я ещё про какое-то время слышал. Мол, потом нам про это время, дед слово дал, что расскажет, — начал и я в свою очередь шёпотом, когда одиннадцатый умолк. — Может дядька настоящим колдуном сделался? Может он с самим Временем воевал и победил его? Поэтому не стареет. А если про время какая-то тайна, может, это о том, что оно для него остановилось? Может, его теперь взаправду убить нельзя?

— Кто знает. Так ты про клятву говорить будешь, или пойдём уже? — напомнил напарник.

— Я уже забыл про неё. В общем, клятву нам надо выучить до того, как настоящими посредниками станем. Слова в ней есть про то, как правильно мирам представляться. А саму её на горе произнести надо. Я думал про Фортштадт, а ты какие горы знаешь?

— Змеиную знаю. Ещё пару курганов, что вверх по течению Кубани. Там ещё насыпь от старой железной дороги. А ты в тех местах бывал? — спросил меня дружок.

— Конечно. На рыбалку с отцом туда ездим. Только на горы не лазили. Я и не просил его там останавливаться. Всегда торопимся до пруда или к речке добраться.

— Придётся что-то придумать, чтобы на гору попасть. А до этого нужно у деда всё узнать и клятву выучить. Вдруг батька не согласится на гору лезть? Только вот, при нём же клятву не скажешь.

— Жаль, что нам вместе туда нельзя.

Мы ни с того ни с сего рассмеялись. Наверное, одновременно представили, как нас двоих отец везёт на рыбалку и ни о чём не спрашивает.

— Вот дубины, — опомнился близнец. — Нам же нужно родному миру представляться. То есть, представиться можно и другому, а клясться только своему.

— Точно, — согласился я. — А про ругательства, когда думать начнём?

— Зачем думать? Их сочинить нужно, в тетрадку написать, а потом в назначенный день говорить о них будем. А до того промеж собой ни-ни. Так баба Нюра учила, — огорошил меня одиннадцатый.

Я поморщился от очередной невкусной новости.

— Чем это ты недовольный? — спросил соседушка. — Про дедову клятву или про ругательства?

— Про ругательства. Думал, посидим вдвоём, придумаем. А тут опять одному.

— Так честнее будет. И слов разных больше получится. Представь, что ругательские слова… Которые ими станут, из двенадцати миров будут. По одному от каждого – двенадцать, по два – уже двадцать четыре…

Я не выдержал и перебил разгорячившегося математика:

— А представь, что потом все эти слова учить придётся.

— В том-то и дело, что не все, а только те, которые понравятся. Всем понравятся, а не нам с тобой, — парировал друг.

— Ладно, фиг с ним, — решил я помириться и с одиннадцатым, и с собой, и со всеми мирами разом. — Так сведёшь меня в свою губернию, или отменяем поход?

— А куда ты хотел? Нужно обмозговать.

— Снова-здорово. Я же просто погулять хотел. Теперь опять думай да гадай, куда можно идти вдвоём, а куда заказано. Там, где нас все знают, не погуляешь. А в незнакомые места ходить чревато, — задумался я вслух и опять погрустнел.

— Давай экскурсию устроим? Пройдёмся по кругу? — пришёл на выручку одиннадцатый, только вот я, хоть убей, не понял, о чём это он.

— По какому такому кругу?

— Будем по подвалам шнырять, и все миры по кругу обойдём. А для верности номера на дверях сараев сверим. Взаправду это следующий мир или нет.

Идея соседа мне понравилась больше, чем прогулки по незнакомым окраинам, да и маскировка при таком походе не потребуется.

— Лишь бы деды с их бабами нас не увидели. Или собаки не покусали, — поделился я опасениями.

— Наоборот, — замахал друг руками. — Знакомиться со всеми будем и представляться, кто мы, да из каких миров.