Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей Страница 10

— Э, брат. Она тебе не сказала, что подарила? Это и есть тайна Мирозданья. И она в твоих детских ручках, — перепугал меня напоследок дядька. — Страшно? Доверчивый ты наш. Этими палочками ты себе дорогу к Кармалиным детям будешь прокладывать. Не ко всем, а только к тем, которые задремали. А ты думал веник? Шутишь? Ладно, об этом побеседуем перед отправкой.

— Какой ещё отправкой? — похолодел я всем нутром.

— Добровольной. Я тут буду хвостом мести, а ты в Настином мире недельку загорать. Сынишку её помнишь? Димкой зовут. Кто там за ним уход строит? Ты и строишь. Марш, пока дальше не перепугал! И по дороге всё, что должен, вспомни, — задорно скомандовал Угодник, а вот я совсем невесело кинулся бежать прочь от такого счастья, вернее, от беды.

* * *

Пришёл в себя только на выходе из больницы, когда вспомнил о Давидовиче. Монстр стоял на своём месте и уже не казался грозным и фантастичным, как при нашем знакомстве. Ничего в нём не изменилось, конечно, кроме моего к нему отношения. Я всё ещё побаивался и его самого, и его песенок, но в душе понимал, что он простая машина, вот только из будущего.

«И как Угодник на нём приехал оттуда? Вроде у нас Кубань река времени, а Давидович не моторная лодка, а мотоцикл», — поразмыслил я и снова распугал несвоевременные думы, потом схватил чудо-веник.

— Спасибо, Давидович, за хранение хвороста, — вежливо поблагодарил мотоцикл, а сам боком-боком, потом вдоль забора и бегом в сторону мебельной фабрики.

Отбежав подальше от грозного мотоцикла, успокоился и вверился давно жужжавшим мыслям. Они устали роиться в голове и настоятельно требовали срочно с ними разобраться. Кого выковырять из уха и выбросить, кого отпустить на волю, а кого под диктовку записать и на полочку пристроить.

«Грызите меня, как перезрелую грушу, — скомандовал я мыслям, но потом выдвинул условие: — Только до волшебного подвала доведите. И веточки чтобы в сохранности были». Мысли дружно зажужжали, соглашаясь всё сделать так, как я просил, и пошло-поехало.

«Что Варька сказала, когда вручала хворост? Сказала, что Угодник знает и всё расскажет. Правильно. Тогда почему на полочку не помещается? Варька какая-то не влезает. Какая ещё Варька? Не знаю я никакой Варьки. Стихию знаю. Угодника знаю. Второгодника знаю, который на задание умчался. А Варьки… Акварьки… Стоп. Угодник так назвал какую-то цацу. “Ох”, — говорил. “Варька”, — говорил. “Ох, Стихия”, — говорил. Получается, Стихию Варькой зовут? А откуда в голове Акварька?

Так, а вот теперь кыш отсюда! Жужжи себе, где-нибудь в другом месте», — прогнал я первую неправильную мысль и продолжил шагать в сторону двора одиннадцатой бабы Нюры, на ходу рассматривая букет из хворостинок.

«Что в них особенного? Ими даже бабочку не сбить. На кой мне их всучили, как драгоценность какую-то? От волшебного дерева чубуки эти откромсали? Тут же только прутики. Одни без листиков, на других только-только почки распустились, и толком не разберёшь, что за листья получатся, и от какого такого дерева. А на третьих заковыристые листья имеются, вот только уже наполовину пожелтели и вот-вот опадут. А какие деревья бывают с такими листьями, я не знаю. Может что-то декоративное? Из городского питомника? А оттуда их Стихия умыкнула? С неё, конечно, станется, только не воровка она. И места в её мире видимо-невидимо. Сажай хоть картошку, хоть лук, хоть фасоль. Земля-то, всё одно, пустует.

Ладно, позже разберусь зачем этот веник. Может его нужно к черенку привязать и летать потом на получившейся метле, как ведьмы в мультиках?» — рассмеялся я чудным фантазиям и припустил бегом к своей цели.

* * *

«Ну и денёк выдался. Просто бесконечный», — думал я после разгона ненужных мыслей и скоростной укладки на полочки всех остальных. Голова стала лёгкой, и на подходе к царству бабы Нюры я уже бойко вышагивал с букетом хвороста в кулаке и звеневшей тишиной в ушах. Хоть и шёл к своей цели несознательно, но нездоровую суету почуял издалека.

Мамка Александра-одиннадцатого громко ругалась во дворе бабы Нюры, и голос у неё то и дело срывался на крик. «Попались», — струхнул я и отпрыгнул с дороги за трансформаторную будку, сторожевой башней стоявшую на углу дедовой улицы и улицы Чкалова. Решил обождать, чем закончатся мамкины страдания по пропавшему сыночку.

Стал из-за угла украдкой наблюдать за улицей, то и дело, высовывая свою облегчившуюся голову, которая теперь наотрез отказывалась соображать. Но выглядывать пришлось недолго.

Громко хлопнула калитка, и на улице появилась одиннадцатая мамка, тянувшая за ухо, неизвестно из какого мира, усыновлённого сыночка.

«Вот попал, так попал. Как кур в ощип. Теперь из этого добровольца знатный бульон сварганят. Интересно, который из Александров загремел?» — пожалел я неизвестного солдата, за страдания которого навряд ли когда-нибудь установят памятную стелу «За единство ушей и задниц мировых посредников».

Выждал ещё минут пять после того, как торжественная процессия по возвращению блудного сына прошла за угол. Потом быстрым шагом проследовал в распахнутую калитку бабы Нюры.

— Ещё один, — печально вздохнула бабушка.

— Здравствуйте вам снова, — поздоровался я и спросил: — Которого загребли?

— Кто его знает. Зашуршал в сарае, вот мамка его и услышала. До этого стояла, жалилась, что сыночек куда-то убёг и глаз домой не кажет. А тут вдруг как кошка за мышкой прыгнула в сарай.

Ваши все у двенадцатого собрались. Сговариваются что да как делать будете с бедой нашей. А этот пострел или припоздал, или уже назад вертался. Кто сейчас разберёт? И меня под монастырь подвели, как укрывательницу партизана. Хорошо не стрельнули за такое геройство.

— Не расстраивайтесь. К нам Угодник прибыл. Так что, всё наладит и всех успокоит. Он сегодня уйму народа угомонил и по домам под ручку развёл. А с нашей мамкой подавно справится. Она ещё будет вас за геройство благодарить, — успокоил я старушку.

— Твоими бы устами меды пить, — вздохнула баба Нюра в ответ.

— Не пугайтесь, когда Николай на мотоцикле прибудет к вам на постой, — откланялся я и шагнул в дверь сарая.