Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП) Страница 40

— Нахадот расстроится.

Смех — издевательский и злой.

— Расстроится?.. Умеешь ты говорить обиняками, сестрица…

— Сиэй тоже.

— А вот тут он сам виноват. Я ему говорила — не привязывайся к ней, дурачок.

Молчание, набухающее упреком.

— Не вижу ничего дурацкого в том, чтобы питать надежду.

Молчание в ответ. У этого молчания отчетливый вкус стыда и раскаяния.

А вот эта картинка сильно отличается от всех остальных. Темно (снова темно?), и стены погасли и не светятся, и такое ощущение, что они давят, а в воздухе, как гроза, собирается гневное, тяжкое напряжение. Чжаккарн не у окна, а у стены.

И она стоит, уважительно склонив голову. А еще в комнате присутствует Нахадот. И молча глядит на меня. У него другое лицо — и теперь я понимаю почему: Итемпас не имеет над ним полной власти. Темный должен меняться, ибо он и есть Изменение. Он мог бы открыто явить свой гнев — под тяжестью его гнева прогибается воздух, а по коже бегут мурашки. Но его лицо — бесстрастно. Теперь оно смуглое, в глазах затаился мрак, а губы полные, словно спелый фрукт, в который так и хочется вцепиться зубами. Ах, какое лицо — все даррские девушки застонали бы от восхищения. Вот только глаза ледяные — все впечатление портят.

Сколько я себя помню в те дни — Нахадот молчит. А когда жар спадает и я выплываю на дневную поверхность яви — его уже нет и воздух не дрожит от гнева. Хотя нет, странная мрачная тяжесть все еще чувствуется. И убрать ее никакому Итемпасу не под силу — вот так.

*

Утро.

Я села на кровати. Тело не слушалось, в голове плескалась муть. Чжаккарн опять стояла у окна.

— Ты очнулась.

Сиэй свернулся клубочком в кресле рядом с кроватью. Он гибко развернулся, подошел и потрогал мне лоб:

— Жар спал. Как ты себя чувствуешь?

Я ответила первым же связным предложением, пришедшим на ум:

— Кто я?

Он опустил глаза:

— Я… я не должен тебе это говорить.

Я отбросила покрывала и встала. Кровь прилила к голове — и тут же отхлынула. Меня шатнуло. А потом в голове прояснилось, и я поковыляла в ванную.

— Я хочу, чтоб вы оба вымелись отсюда, — бросила я через плечо. — Чтобы, когда я вернусь в комнату, вас здесь не было.

Ни Сиэй, ни Чжаккарн не проронили ни слова в ответ. В ванной я долго стояла над раковиной, мучительно решая, совать два пальца в горло или нет. Впрочем, в желудке было пусто. Руки у меня дрожали, но я вымылась и насухо обтерлась, а потом попила воды — прямо из-под крана. Вышла из ванной — голая. И совсем не удивилась, обнаружив обоих Энефадэ на прежнем месте. Сиэй сидел на краешке кровати, задрав колени к подбородку. Так он действительно выглядел совсем ребенком, причем расстроенным. Чжаккарн не двинулась со своего места у окна.

— Ты должна обращаться к нам в повелительном наклонении, — сказала она. — Если хочешь, чтобы мы ушли.

— А мне на вас плевать.

Я откопала нижнее белье и натянула его. И вытащила из шкафа первое попавшееся платье — облегающее и скроенное на амнийский манер, правда, с таким рисунком, чтобы скрыть недостатки моей плоской и излишне худощавой фигуры. Следом я извлекла сапоги — они к платью не подходили совсем, но мне опять же было плевать. Потом села на кровать и принялась их натягивать.

— Ну и куда ты собралась? — поинтересовался Сиэй.

Он осторожно дотронулся до моей руки — беспокоился. Я стряхнула его пальцы, как докучливое насекомое, и он сжался в комок.

— Ты же не знаешь куда, правда, Йейнэ?

— Я иду обратно в библиотеку, — отрезала я.

Причем выпалила я это наугад — Сиэй на самом-то деле был прав. Я просто хотела убраться подальше отсюда, а куда — и сама не знала.

— Йейнэ, мы понимаем, что ты встревожена…

— Кто — я — такая?!

Я вскочила с кровати в одном сапоге и развернулась к нему. Он отшатнулся — ведь я проорала вопрос прямо ему в лицо.

— Кто я?! Кто я, задери тебя боги всей мерзкой кучей?! Кто?!.

— У тебя человеческое тело, — оборвала мои вопли Чжаккарн.

Теперь отшатнулась я. Она стояла совсем рядом с кроватью и смотрела на меня, как всегда, бесстрастно. Хотя встала она сразу за Сиэем — неужели хотела уберечь от меня?

— И разум — тоже человеческий. Изменилась лишь душа.

— Это еще что значит?

— Это значит, что ты — та же, что и раньше.

Сиэй выглядел подавленно. И смотрел мрачно.

— Ты обычная смертная женщина.

— Я похожа на нее.

Чжаккарн кивнула. И сказала — обыденным голосом, словно о погоде:

— Присутствие души Энефы оказало определенное влияние на твое тело.

Меня продрало дрожью. К горлу вновь подкатила тошнота. Значит, во мне живет что-то чужое. Какое-то не-я. Я нервно потерла руки, подавляя желание вцепиться в кожу ногтями.

— А… вы можете вытащить ее из меня?

Чжаккарн поморгала — похоже, мне удалось ее удивить.

— Д-да. Но твое тело свыклось с присутствием двух душ. Может случиться так, что оно умрет, если останется только одна.

Две души. Хм, ну это лучше, чем непонятно что на месте одной. Я была не пустой оболочкой, которой вертел как хотел чуждый вселенец. Значит, во мне есть хотя бы что-то от меня.

— Может, все-таки попробуете?

— Йейнэ…

Сиэй потянулся к моей руке, но в последний момент передумал — к тому же я сделала торопливый шаг назад.

— Мы ведь понятия не имеем, что случится, если мы извлечем душу. Сначала мы думали, что ее душа просто поглотит твою, но так не случилось.

Наверное, вся мера моего изумления отобразилась у меня на лице.

— Ты по-прежнему в здравом рассудке, — заметила Чжаккарн.

Отлично. Во мне живет нечто, пожирающее меня изнутри. Я плюхнулась на кровать и попыталась продышаться — безуспешно. Тогда я подскочила и принялась ходить туда-сюда, припадая на обутую в сапог ногу. Оставаться неподвижной было выше моих сил. Я терла виски, дергала себя за волосы и думала: вот теперь я все узнала — и теперь уж точно сойду с ума…

— Ты — это ты, — торопливо проговорил Сиэй.

Он пытался бегать за мной, пока я ходила туда-сюда.

— Ты — дочка Киннет, мать гордилась бы тобой. Ты — отдельная от Энефы личность, и твои воспоминания — это твои воспоминания. И ты думаешь совсем не как она. Это значит, что ты сильная, Йейнэ. И это твоя собственная сила. Твоя, не ее.

Я расхохоталась — прозвучало диковато. И жалко — потому что больше походило на всхлип.

— А тебе-то откуда знать?

Он перестал бегать за мной и поднял влажные, печальные глаза:

— Если бы ты стала ею, — прошептал он, — ты бы меня любила.

Я застыла на месте, даже тяжело дышать прекратила.

— И меня тоже, — грустно добавила Чжаккарн. — И Курруэ. Энефа любила всех своих детей, даже тех, кто ее потом предал.

Так, Чжаккарн и Курруэ я и впрямь не люблю. Фух, Йейнэ, выдыхай. И я выдохнула — с облегчением.