Непроявленные пленки (ЛП) - Харди Камрин Страница 53

Бернард улыбнулся, коснулся ладонью своих волос и чуть более оживлённо посмотрел на Юэна.

«Вот, снова сработало», — подумал Юэн, довольный тем, что ему удалось развеять грусть и смятение мрачного и задумчивого парня-фотографа.

— Знаешь, — начал Берн, — со времени нашего знакомства я заметил одну примечательную вещь...

— Та-ак...

— Несмотря на то, что ты довольно болтливый, ты мало рассказываешь о себе, — он посмотрел Юэну в глаза. — Вернее, ты рассказываешь, но ловко проходишься только по сухим фактам, при этом совсем непонятно, что ты на самом деле чувствуешь и думаешь. «Много говорить о себе — один из способов себя скрывать».

— Пф-ф, и всего-то? — Юэн издал громкий вздох облегчения. — А я-то уж испугался, что ты наконец заметил, что у меня один глаз больше другого.

— Что?

— Один глаз больше другого, — повторил Юэн, ухмыльнувшись. — Разве ты не замечал?

— Нет, — неуверенно ответил Берн, нахмурив брови. Его неподдельное замешательство только сильнее веселило.

— Смотри, — сказал Юэн и, приблизившись, посмотрел Бернарду прямо в глаза. — Видишь?

Непонимающе приподняв одну бровь, Бернард внимательно смотрел на Юэна. Юэн же, чувствуя, как уголки губ сами собой приподнимались и растягивались, взгляда нарочно не отводил. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться во весь голос и чтобы не ляпнуть очередную глупую шутку. Взгляд Бернарда вскоре стал менее хмурым и опустился куда-то ниже глаз. На нос, губы или подбородок — не совсем понятно.

— Заметил? — переспросил Юэн.

Бернард вновь посмотрел ему в глаза.

— Нет, — твёрдо сказал он. — У тебя всё нормально с глазами. Они... одинаковые.

— Быть такого не может, я же знаю, что они разные. Чуть-чуть, но есть. Присмотрись внимательнее, — настаивал Юэн, ещё немного приблизившись.

Бернард улыбнулся своей обычной улыбкой — уголки его губ приподнялись.

— Ну если только чуть-чуть. Едва заметно.

— О, а у тебя тоже глаза разного размера. Только сейчас заметил.

— Вообще-то, — покачал головой Берн, — это у всех людей такое. Лицо, в принципе, ассиметрично. Однако, как ловко ты перевёл тему разговора.

— А о чём мы разговаривали? Извини, я забыл, — сказал Юэн и сделал вид, что сосредоточился на изучении бусин в ловце снов, который до сих пор держал.

— О том, что ты очень много болтаешь, но не говоришь о себе, — заявил Бернард. — Как сейчас, к примеру.

— Правда?

— Юэн...

— Ладно-ладно, наверное, ты прав, — сказал Юэн, поглаживая маленькие гладкие бусины. — Просто я не особо нуждаюсь в этом. Вернее, я не очень люблю рассказывать о том, что чувствую. Мне как-то проще сочинить песню или стихи.

— Стихи?

— А, ну, такое дело, — небрежно махнул он рукой. — Наверное, правильнее называть — недостихи-недопесни. Просто обычно это что-то, не дотягивающее до песни, но с определённым ритмом и рифмой, и с коротким музыкальным сопровождением в моей голове. Это можно назвать черновиками или набросками песен. Только знаешь, черновики часто вроде как нужно дорабатывать, а есть некоторые недостихи-недопесни, которые я не хочу дорабатывать, потому что в моём видении они остаются такими — недоработанными. Иногда, конечно, на их основе я всё же пишу что-нибудь полноценное. Но у меня слишком много набросков, которые не вошли ни в одну песню.

— И которые никто не слышал.

— Да. Как-то так, — кивнул Юэн. — Наверное, я просто не в состоянии довести всё до какого-то логического конца.

— Нет, — отрицательно покачал головой Бернард. — Думаю, не в этом дело. Ты сам сказал, что видишь их такими. Так, может быть, и не обязательно стремиться к какому-то готовому результату. Песня с куплетами, с припевом и с музыкальным сопровождением из нескольких инструментов звучит отлично, воспринимается целостно, но какие-то кусочки, о которых ты говоришь, они наверняка тоже хороши. Просто потому, что это также отражение твоих чувств. При мне ты обычно что-то дорабатываешь или разучиваешь, или просто играешь песни разных групп.

— Я считаю, что публике надо подавать что-то готовое.

— Публике — может быть. Понятное дело, на концерт приходят, чтобы послушать песни, а книги покупают для того, чтобы насладиться законченной историей. Но лично мне, например, было бы интересно послушать и то, что ты никогда не предоставишь публике.

— Это же обрывки мыслей, кусочки текста, которые никогда не станут ничем полноценным. В них мало интересного.

— Если ты их сочинил, то хотя бы тебе в какой-то момент они были интересны. И вполне могут стать интересными ещё кому-либо. Может, вся прелесть этих обрывочных стихов-песен заключается как раз в том, что они такие. В том, что их мало кто увидит или услышит, — Бернард сделал паузу, положил свой ловец снов на стол. — Когда я начал активно перебирать вещи матери, то нашёл очень много недоделанных амулетов. Многие из них были черновыми, если можно так сказать, пробными. Я не знаю, что с ними делать. Может, и она не знала. Ещё я нашёл её записи с рисунками. Многое так и осталось в виде идей и набросков. Но мне это показалось важным. Может быть, даже более важным, чем её законченные ловцы снов. Непроявленные плёнки отца относятся к той же категории, — Бернард грустно усмехнулся. — Поэтому всё, что ты делаешь, говоришь, думаешь — важно. Мне было бы интересно послушать или почитать то, что ты сочиняешь. Конечно, если не хочешь, принуждать не буду.

— Ты хоть понимаешь, какой приговор ты подписываешь себе этими словами? — ухмыльнулся Юэн. На самом деле после этой речи Бернарда ему ещё сильнее захотелось взяться за гитару. В голове было чересчур много идей и мыслей. Даже накатывало лёгкое пьянящее головокружение. — Круглосуточное радио двадцать четыре на семь, где я и ведущий и исполнитель всевозможных песен в одном лице.

— Ю FM?

— Возможно.

Бернард рассмеялся. В который раз Юэн поймал себя на мысли, что начинает безудержно широко улыбаться, когда слышит смех Берни. Немного усталый, растянутый, местами чуть низкий и бархатистый, однако улавливалось в нём и что-то по-детски наивное. В мысленном блокноте Юэн поставил очередную галочку: Берни по-прежнему способен искренне смеяться, значит, всё пока не так плохо. Юэн вновь вспоминал и о родителях парня, рано ушедших из жизни, и о призраках, для которых он светится как маяк, и о кошмарах, о которых Бернард лишь сдержанно упоминает, но они продолжают его истязать. Снова. Он думал обо всём этом снова. И будет думать завтра. И послезавтра.

А ещё у немногословного и порой хмурого «фотографа из похоронного бюро» была приятная улыбка. И в сочетании с его зелёными глазами она напоминала солнечный летний день, в который хочется только играть на гитаре любимые песни, чувствуя на лице лёгкие дуновения прохладного ветра.

«Когда облака рассеиваются,

На небе появляется новое солнце

Оно другое, хоть и

похоже на прежнюю версию себя

Закрываю глаза и понимаю,

Что я тоже не такой, как раньше

Я не прячусь в облаках,

У меня есть тени»

Вопреки ненавязчивой просьбе Бернарда, скорее даже не просьбе, а предложению, Юэн не сказал и не пропел то, о чём подумал. Он мельком посмотрел в сторону окна, за которым уже начинало светать. Бернард тоже оглянулся и, повернувшись обратно и достав из кармана толстовки телефон, долго смотрел на время.

— Как так получилось, что уже около четырёх часов утра? — удивился Юэн.

Да, они приехали довольно поздно, около двух часов ночи. Но как потом время потекло так стремительно? Почему никто из них не заметил, что уже почти утро?

— Сам не понимаю, как такое могло произойти, — озадачился Бернард, убирая телефон в карман. — Пожалуй, надо хоть немного поспать, — сказал он, поднимаясь с места и выключая настольную лампу.

Юэн молча проследил за ним, не понимая, почему сам продолжает сидеть без движения. Нужно отдельное приглашение, что ли? Несмотря на поздний час (или ранний), ему всё же хотелось остаться в этой комнате с Берном и ловцами снов.