Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 8

– Madame! Madame!

Пятилетняя Аннабель, новенькая – она поступила к нам в этом году, – бросается ко мне, широко открыв рот в нелепой улыбке. Вместо переднего зуба справа зияет дыра. Широко распахнув глаза, одной рукой я приподнимаю ее хорошенькое смуглое личико, а другую прикладываю к своему лбу в театральном смятении.

– Mon Dieu! Quelle catastrophe! [13] Дети, enfants, Анабель где-то потеряла зуб! Все, быстрее, ищем зуб Аннабель!

Дети хихикают. Несколько младшеньких, не закончив переобуваться, застыли, разинув рот, недоумевая, что происходит.

– Не волнуйся, Аннабель. Он должен быть где-то здесь. Мы найдем его.

Аннабель смеется и подпрыгивает от удовольствия.

– Нет, – хихикает она. – Он выпал у меня прошлой ночью.

Она снова улыбается своей беззубой улыбкой, в знак доказательства на этот раз просовывая язык в дыру между зубами. Я подхватываю ее под мышку, стискивая в объятьях.

– Ах, вот как. А к тебе приходила La Petite Souris? [14] Зубная фея?

– Ага! Я получила пять долларов!

В изумлении, надо сказать, не совсем притворном, я прижимаю руку к груди.

– Oh-la-la! – говорю я, наклоняясь помочь Софи с перекрутившимся носком. – Ты une femme riche, tres, tres, riche! [15]

Раздевшись, дети проходят по коридору в класс, где, выбрав любые игры и игрушки, разложенные по комнате, минут пятнадцать могут поиграть самостоятельно, пока я не позову их перекусить. Несколько детей остается в прихожей: одни копаются, развязывая неподатливые узлы на шнурках ботинок, другие тайно хвастаются перед друзьями какими-нибудь вещами, третьи просто сидят на ковре в сонном оцепенении.

Каждый год около половины моих учеников заканчивают обучение – у юных бабочек отрастают крылья, и они улетают жить своей жизнью дальше, – и новая горстка маленьких гусениц поступает в мою школу.

В этом году у меня четыре новых ученика. Хорошенькая, как ангелочек, Аннабель с кожей шоколадного цвета – дочь посла США в Алжире. В первый день она пришла в школу в настоящей тиаре и во время нашего первого урока рисования, когда капля неаполитанской желтой краски попала на ее лакированную кожаную туфельку, устроила показательную истерику. Но, как и почти все скандальные дети, она быстро поддалась моему последовательному и доброжелательному воспитанию и оказалась очень милой девочкой, просто слишком избалованной.

Еще есть Октавио, обаятельный и остроумный, о чем он сам прекрасно осведомлен, и Софи, которая, раздевшись, уже бежит по коридору, скорее всего, к мозаике, которую будет складывать, немного фальшиво напевая популярные мелодии своим милым голоском. Ее старшая сестра играет в музыкальном театре, поэтому от Софи часто можно услышать очень забавные и неожиданные песенки вроде «Эх, офицер Крапке» и «Рассмеши их».

И последний – Лео Хардмэн, маленький тихий человечек с желтоватым цветом лица, при взгляде на тщедушную фигурку которого нельзя не испытывать жалости. Его еще нет, что вовсе неудивительно. Почти каждый день он опаздывает минимум на полчаса. Его привозит по утрам няня, симпатичная молодая студентка из Мексики по имени Валерия, отводя взгляд и извиняясь за опоздание. Как-то раз в ответ на мой вопрос девушка объяснила на неуверенном английском, что приезжает за ним вовремя, но Лео часто бывает не собран, а иногда даже еще лежит в постели.

– А его родители не думали попросить вас приезжать пораньше? – спросила я. – Вы бы помогли поднять и собрать его. Я могу это им предложить.

– Я их уже спрашивать, – ответила она, покачав головой и пожав плечами, – но они не хотеть.

Надо будет обсудить в ближайшее время этот вопрос с родителями Лео, хотя мне совсем не хочется.

Я согласилась взять Хардмэна в школу вопреки здравому смыслу. Лео – милый мальчик, хоть и очень болезненный и ранимый, а для своей школьной теплицы я предпочитаю отбирать более жизнеспособные саженцы. Его родители еще менее вписывались в мои представления об идеале. На родителей я, наверное, смотрю еще более придирчивым взглядом, чем на детей. Мне нужны покладистые, невзыскательные родители, которые позволят мне заниматься своим делом и будут вовремя оплачивать счета.

Родители Лео, Дэйв и Кэтрин Хардмэны, были безупречны на бумаге – он торговал облигациями, а его жена занималась дизайном интерьеров, – не возникало никаких сомнений в том, что плата за обучение будет вноситься вовремя и полностью. При личном знакомстве они оказались симпатичными и хорошо смотрелись вместе. Кэтрин показалась мне умной и обходительной, слушала меня с неослабевающим вниманием и теплой отзывчивостью, а вот ее муж совсем не старался произвести хорошее впечатление.

Во время собеседования казалось, что все вызывает у Дэйва Хардмэна раздражение. Кэтрин, скрестив ноги и опершись локтем о колено, подперев подбородок длинными красивыми пальцами, подавшись вперед, внимательно слушала, а Дэйв сидел развалившись в кресле, сцепив толстые пальцы на животе, с нескрываемой скукой оглядывая комнату. Если он и заговаривал, то исключительно для того, чтобы возразить на какую-нибудь незначительную фразу своей жены. Большую часть времени Кэтрин пыталась сглаживать это пассивное проявление враждебности и слишком много улыбалась, хотя покрасневшая кожа над вырезом рубашки выдавала ее смущение.

В какой-то момент я спросила Дэйва, есть ли у него вопросы.

– Сколько? – ответил он мученическим тоном, но, когда я протянула ему формы оплаты, лишь отмахнулся.

– Не важно. Я все равно оплачу.

Все это время Лео сидел рядом с матерью. Он походил на маленького и хрупкого птенчика: большеглазый, осоловелый, с беспорядочной копной темных волос и бледно-желтым, нездоровым цветом лица, как у азиата, которого не пускали на солнце. Лео сидел тихо, если не считать внезапных приступов кашля, которые он пытался подавить, утыкаясь в рукав маминой куртки и оставляя мокрые следы на ткани. В неловком затишье после последней реплики мистера Хардмэна он снова закашлялся.

– Ты сегодня плохо себя чувствуешь, Лео? – спросила я. – Какой противный кашель.

Маленький мальчик еще глубже зарылся в рукав.

– У него слабые легкие, – сказала Кэтрин. – С рождения. В самом деле сейчас он чувствует себя намного лучше. Когда он был совсем маленьким, клянусь, он постоянно болел – бронхиты, ОРВИ, отиты, чем он только ни болел, иногда даже одновременно. В два года он на неделю угодил в больницу с воспалением легких. Сейчас намного лучше. Периодический кашель, легкая астма – это пустяки по сравнению с тем, что было раньше. В отделении скорой помощи нас уже узнавали в лицо.

Она, нахмурившись, посмотрела на рукав своей куртки, заметив, что он использовался как носовой платок.

– Узнавали? – вмешался Дэйв с пренебрежительным скептицизмом. – В отделении скорой помощи вас узнавали в лицо?

– Лео, – сказала я, делая вид, что не слышу этого замечания и