Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 68

Мне хочется плакать – этот красивый милый мальчик так терпеливо ждал, когда его поздравят с днем рождения, но так и не дождался, потому что его родители слишком поглощены своей личной драмой. Вместо этого я улыбаюсь так широко и радостно, как только могу.

– Лео, сколько тебе сегодня исполняется лет? Шесть?

Лео кивает.

– Это самая замечательная новость, которую я когда-либо слышала в своей жизни. Не могу поверить, что мне предстоит отпраздновать твой шестой день рождения вместе с тобой.

Лео неуверенно смотрит на меня. Он крепко прижимает Макса к себе, но перестает плакать.

– Немедленно встань с кровати, как ты можешь спать! Вот, – я поворачиваюсь к нему спиной, – ваша королевская карета подана, садитесь на закорки – мы едем на волшебное полуночное празднование вашего дня рождения!

Я разыгрываю этот дурацкий спектакль в надежде отвлечь и развеселить его. Я думаю о словах Кэтрин: «Сложно понять, когда они вырастают и начинают все понимать. И их уже больше не одурачить». Позволит ли он обмануть мне его сегодня вечером? Неизвестно, но я должна попробовать.

Какое-то время он стоит на своей кровати, размышляя, затем забирается мне на спину, Макс болтается у меня через плечо, и мы спускаемся вниз, громко распевая поздравления с днем рождения на английском, а затем на французском, по дороге на волшебное полуночное празднование дня рождения, которое мне придется как-нибудь придумать.

Несколько часов спустя Лео спит на диване рядом со мной, он заснул, пока мы смотрели «Горбуна из Нотр-Дама» с Лоном Чейни по каналу киноклассики. Нарисованный мной портрет его и Макса – единственный подарок, который я смогла придумать, – все еще у него в руках, а недоеденный тирамису, обнаруженный в холодильнике, стоит на столе в кухне с воткнутой в него высокой белой свечой. Будем надеяться, что это зрелище оживит память его родителей, и завтра у Лео будет хотя бы запоздалый день рождения.

Когда я спускаюсь по лестнице, наконец уложив Лео в постель, Кэтрин распахивает входную дверь. Она выглядит усталой и разбитой, вешает пальто на вешалку и сбрасывает туфли. Я тоже устала. Для меня это все слишком. Я не умею вмешиваться в жизнь других. Это ужасно выматывает. Меня больше не волнует, где была Кэтрин и что она узнала. Меня злит, что они с Дэйвом забыли о дне рождения сына, и я рада, что она дома и сегодня вечером не произошло никакой катастрофы.

Я собираю свои вещи, чтобы уйти. Кэтрин стоит у кухонной раковины, наполняет из крана стакан водой, кладет в рот таблетку и большими отчаянными глотками запивает ее водой из стакана. Она расстроена, ее трясет, и я вижу, что она плакала, но она дома и в безопасности, и мне нечем ее утешить. Как я вообще здесь оказалась?

– Я пойду, – говорю я, стоя в дверях кухни, и, зная, что не следует это делать, спрашиваю: – Все в порядке?

– Его там не было, – говорит она многозначительным тоном, глядя на блестящий металлический кран перед собой, как будто обращаясь к нему. – Его не было на работе, но его машина там стояла. Где он был? Вот в чем вопрос. Где он был? И с кем?

Есть что-то странное, томное в том, как она говорит, как держится одной рукой за край раковины. Видимо, выпила еще где-то по дороге.

– Может быть, он был с Джанель. Джанель. Так ее зовут. Это имя коллеги, столь незначительной, что о ней не стоит даже упоминать, хотя они очень тесно сотрудничают последние полгода.

Горечи в ее голосе и глазах достаточно, чтобы я начала задыхаться от излишней близости.

– Уже поздно, Кэтрин. Вам нужно поспать. Сегодня уже ничего не изменишь. Утро вечера мудренее.

Она смотрит на меня, но ее взгляд пуст, ее мысли витают где-то в другом месте. Когда ее взгляд падает на тирамису на стойке со свечой в середине, я надеюсь, она вспомнит о дне рождения Лео, скажет что-нибудь об этом, но, похоже, она ничего не замечает. Она снова поворачивается к раковине, затем смотрит в темное окно, в котором видно только ее отражение.

– Надеюсь, вы не приберегли этот десерт для чего-то особенного. Лео сказал, что ему исполнилось шесть лет, и мы устроили небольшой праздник.

Кэтрин молчит, по-прежнему глядя вперед, но глаза ее сосредоточены, она думает.

– Как мило, – наконец говорит она и слабо улыбается мне. – Как мило с вашей стороны.

Никакого мучительного осознания, бурного раскаяния, клятв искупить вину перед Лео. На мгновение я задаюсь вопросом, правильно ли она меня поняла – может, повторить? Но нет, я высказала все предельно ясно.

В этот момент тишины между нами пробегает какая-то тень, намек на холодность или отчуждение. Она удивила и огорчила меня, и я тоже ее чем-то огорчила, но мы обе не можем выразить, что именно произошло. Мы обе слишком взрослые, нас уже не одурачить, но мы слишком устали сегодня вечером, чтобы подыгрывать.

Я оставляю ее в темной кухне. Оставляю Лео в его темной спальне этажом выше. Покидая дом Хардмэнов в полной темноте, я думаю, что могу никогда сюда не вернуться, в то же время зная, что возвращаться нельзя ни в коем случае.

XXIX

Анаис прислала рабочих отремонтировать мне дом. Одним из них был мсье Сейду, человек с легкой хромотой, которого можно было бы назвать красивым – темные вьющиеся волосы и ярко-голубые глаза, – будь у него более приятный нрав, но он был язвительным, напрочь лишен чувства юмора и легко выходил из себя. Он был завсегдатаем кафе и часто задерживал на мне взгляд, от которого мне было неприятно. Во время ремонта он тоже оказывал мне знаки внимания, заводил со мной беседу, когда спускался с крыши попить в дом, где я занималась уборкой, стараясь соблюсти грань между вежливостью и холодностью.

Когда они закончили, я тепло поблагодарила их, но позже сказала Анаис, что я вдова и не собираюсь когда-либо снова выходить замуж, и не рада вниманию мужчин, особенно мсье Сейду.

– Вот негодяй! – воскликнула она. – Женат, четверо детей и строит тебе глазки! То-то я удивилась, что этот косолапый калека так рвется работать по субботам, хотя обычно только и делает, что сидит в кафе. Он тебя больше не побеспокоит. Я позабочусь об этом.

Я и раньше видела, как Анаис бранила посещавших ее кафе мужчин, и мне не хотелось, чтобы она из-за меня ругала мсье Сейду.

– Пожалуйста,