Спасти Ивановку - Вера Лондоковская Страница 4

Ирина Игоревна остановила проходившую смотрительницу музея.

— Скажите, а как пройти к этому обелиску? Который изображен на той фотографии?

— А это недалеко от стеллы, рядом со школой искусств. Кстати, эта школа была образована еще до революции, тоже наша гордость. Там еще в те времена обучали детей музыке и рисованию. И вот дойдете до этой школы, и справа от нее будет сосновая рощица. Это и есть место захоронения всех погибших в тот день. Правда, нет как таковых могил и надгробий, просто один обелиск. Можно туда и цветочки положить, и поклониться. А у вас кто-то из родственников погиб?

— Да, прапрадеду японцы голову отрубили — за то, что попытался вызволить людей из горящего амбара.

Смотрительница аж вскрикнула.

— Нелюди, сколько людей расстреляли в тот день, скольких сожгли!

— Прапрадед мой, Иван Спиридонович, начал открывать дверь горящего амбара, в который загнали людей. Японцы попытались его оттащить, но он только плечами повел и отряхнул их с себя. Он высокий был, сильный, статный, красивый. Амбар уже занимался огнем, люди внутри подняли крышу, и некоторые успели выскочить, но их японцы безжалостно расстреляли. Прапрадед тем временем сбил приколоченную доску с амбара, и еще несколько человек смогли выскочить. Тогда один подлый японец ухитрился прыгнуть чуть ли не выше своего роста и саблей снес Ивану Спиридоновичу голову.

— Ваш предок настоящий герой. Вы нашли его в этих списках, нашли его фамилию?

— Да, — ответила Ирина Игоревна.

— Вы знаете, мы к каждому церковному празднику эти списки переписываем и относим в церковь, и там о них молятся, за каждого погибшего молятся и проводят службы. Так что вы не переживайте, о душе вашего родственника здесь заботятся.

— Спасибо вам большое.

— В те страшные дни все тела привозили в церковь и отпевали. А потом увозили туда, где сейчас сосновая рощица, и там хоронили. На это несколько дней ушло, ведь так много было погибших, более пятисот человек!

— Как? — удивилась Ирина Игоревна. — А в источниках указывают цифру двести пятьдесят семь человек.

— Так это только те, кого опознали, чьи фамилии известны. А были еще и неопознанные, так что на самом деле пятьсот и более человек.

— Какой же это ужас!

— А в этой школе искусств, — смотрительница понизила голос, — которая рядом с захоронением, до сих пор странные вещи происходят, знаете ли…

— Что-то сверхъестественное?

— Да, там часто слышат потусторонние голоса, причем самые разные люди их слышат. Не могут же все они врать.

— Да я и не удивляюсь, такая энергетика мощная. Вы представляете, сколько людей в тот день неожиданно, в один миг, умерли, а сколько людей горевали! У моего прапрадеда шестеро детей было, почти все уже взрослые, со своими женами и детьми, представляете, какое горе было для них всех.

— Я сама в этой школе однажды ощутила что-то странное, — продолжала смотрительница. — Пришла туда дочку забрать, захожу в пустой кабинет рисования, и вдруг чувствую чье-то присутствие. Хотя пустой кабинет, заметьте! Потом слышу — двое людей стаканами чокаются и выпивают. Я застыла. И тут слышу — опять чокаются, стаканы звенят и вроде как осколки на пол посыпались! И вдруг такой грохот, как будто тело со стула свалилось! Я думала, поседею от ужаса. Выбежала из кабинета, а навстречу идет учительница музыки. А у меня на лице, видимо, все написано было. Она так понимающе на меня посмотрела. А потом мне дочка рассказала, что они как-то решили в этом кабинете своей группой сфотографироваться. Так вот, на фотографиях, кроме детей, оказались белые полупрозрачные тени!

— Да, энергия человеческая никуда не девается, — со вздохом согласилась Ирина Игоревна.

Вскоре она уже стояла возле школы искусств. Справа от школы она увидела ту самую сосновую рощицу и белый обелиск.

Спохватилась, что цветов с собой нет, но что поделаешь, по пути не нашлось цветочного магазина. И в сумке, как нарочно, ни конфет, ни сигарет, ничего, что можно было бы положить на эту землю. На стадионе возле школы, впрочем, росли какие-то дикие цветочки. Нарвав их, Ирина Игоревна с небольшим букетиком вошла в сосновую рощицу.

Побродила немного по траве, среди деревьев, потом негромко сказала:

— Деда Курилов, прапрадед мой! Я твоя праправнучка. Я хотела тебе сказать, что мы все тебя помним, хоть и видели только на фотографии. Все твои внуки, правнуки и праправнуки, - мы все тебя помним и очень любим! Низкий тебе поклон.

Ирина Игоревна поклонилась до самой земли.

Последний раз она плакала на улице, когда ей было четыре года, и мама сказала тогда своей подруге:

— Она такая страшная становится — когда плачет.

С тех пор ни разу на людях она не заплакала, как бы ни было тяжело, страшно, неприятно. Наедине с собой — пожалуйста, хоть волосы на себе рви, но на глазах у людей, даже если их вокруг не так уж много, нет, ни в коем случае.

Вот и сейчас Ирина Игоревна брела по узкой тропинке, ведущей в центр села, молча, без слез. Перейдя небольшую асфальтированную дорогу, она вдруг остановилась. Прямо перед ней стоял нарядный магазинчик цветов.

— Кстати, я же еще не все сказала!

В сосновую рощицу она вернулась с букетом из десяти алых роз, самых красивых, какие нашлись в цветочном магазине. Положив их на землю, Ирина Игоревна опять низко поклонилась. Никого вокруг не было, только высоченные многолетние сосны переливались своими оранжево-бурыми стволами в лучах вечернего солнца да птицы негромко переговаривались где-то наверху.

— Тело твое здесь, дорогой Иван Спиридонович, а где душа? Я думаю, что где-то в лучшем мире. Где точно — одному Богу известно. Но я надеюсь, ты меня слышишь и знаешь, что я приехала в твое родное село. Мне очень жаль, что не существует машины времени, и путешествовать можно только в пространстве. Как бы мне хотелось совершить путешествие в ваше время, увидеть вас всех, и тебя, и твоего сына — моего прадеда, и других предков. Знаешь, я ведь Тимофея Ивановича видела всего один раз, в раннем детстве, и совсем не помню. Но я его так люблю! Даже, когда просто бабушка говорила «батька мой», у меня внутри теплело от счастья, что жил когда-то такой человек. Лишь по рассказам вас всех и знаю…

Да, очень хотелось