Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева Страница 36

– Пойдём, – сказал Гюрза. – Нам правда надо в замок. Как странно, светлые не должны же нападать? Не финальная битва же.

– А вот напали. – Миклош схватил кружку и опорожнил. – Фу, ой, что ж вы такую дрянь хлебаете? Хозяин вас обоих просит прийти.

– Он что, уже вернулся?

– Нет, бросил нас одних отражать штурм, велел передать, что придёт, как всё закончится. Ну ясен месяц он вернулся, что ты ерунду спрашиваешь?

– Он что, не хочет, чтоб я дрался?

– Мне откуда знать, Гюрза!

Под стеной пели и кричали, и из-за стены шёл белый свет. Будто луна спустилась на землю, и размножилась, и теперь сияла со всех сторон сразу. Будто опять явился этот вот, ночной, отчаявшийся. Когда Карина улучит минуту посмотреть на войско светлых, она увидит его – и он будет во главе.

Интермедия II

Он опять ночевал в доме Алисы – только в другом доме, на другой стороне, и тут не было белого мрамора и меняющихся комнат, и роз не было, а были две комнаты, маленькая и большая, и ещё кухня, и общий подъезд с измочаленной полосатой тряпкой на полу. Тряпка, бывший коврик, просто-таки сочилась грязью – может, она забыла, что её назначение – украшать жилище, и приносить радость, и чтобы её выбивали на снегу. Сейчас она была усталая, как та женщина в магазине. И как отец иногда.

– Ты что? – спросила Карина, пока они ждали лифт (о, сколько новых слов он уже выучил!). – Ты что, чудак, тряпку жалеешь? Никогда бы не подумала.

Она быстро злилась, но быстро отходила, и злилась на странные вещи – женщине помогать не смей, самой Карине не смей… Интересно, а отец разозлился бы, если бы ему помогали? Встретила их Алиса – снова в тёплом спинном поясе и в голубом халате – и сказала загадку:

– Сейчас голубцы будут.

– Да мы не голодные, – отказалась Карина и вдруг фыркнула: – Королева.

– Перестань.

– Ну а что, Ференц вас так называл, значит, и мне можно…

– Перестань, сказала!

Из комнаты выглянула девочка – вся в чёрном, как отец ходил. Ноги у неё были тонкие-тонкие, и ещё эти местные штаны так обтянули, что непонятно, как она вообще ходила. Нет, если они заканчивались бы копытцами – было бы логично, но заканчивались они огромными тапочками в клетку, и девочка ими шаркала.

– А, – сказала девочка, – так вот кто отобрал мой красный свитер. Привет. А ты что, всех нас позабыл? Я Саша.

– Я бы на твоём месте, – вмешалась Алиса, – не упустила случая представиться Мирандой, или кто тебе сейчас нравится – какая героиня?

– Ну нет, – сказала Саша, – он же вспомнит всё равно. Привет, Гюрза.

– Я не…

– И вот так постоянно, – сказала Карина, – постоянно!

– Ай, – сказала Алиса, – ну откатил отец до детской версии, ну бывает. А ну пошли на кухню, у меня голубцы стынут.

И они съели разваренных капустных листьев и запили чаем, и Алиса поджарила Каринин хлеб, а потом Карина принялась рассказывать. Она то запрокидывала голову и говорила, прикрыв глаза, то подпирала подбородок рукой, то растягивалась на полу, но тут Алиса прерывала рассказ:

– Да холодно же!

А Каштан слушал. Неужели это всё его отец? Неужели всё это происходило с ним? Неужели это он жил в замке, и кого-то усыплял, и для кого-то сотворял еду? Он не сразу даже опознал ощущение – такого не было в их домике в лесу, – но, кажется, у него начинала болеть голова.

– Для чего вы мне всё это говорите? Ведь это даже не моя память, а ваша, и я всё равно…

Карина открыла глаза, выговорила слегка охрипшим голосом:

– Да потому, что я боюсь, что ты рехнёшься, если узнаешь сразу всё без подготовки. Твой папаша, как всегда…

– Не говори так!

– Твой отец, как всегда, в своих глобальных планах не учёл совсем маленьких вещей. Что нельзя память вернуть одним махом, например. Я бы с ума сошла. И ты сойдёшь.

Как странно слушать собственную жизнь – как сказку слушают. Как странно спрашивать:

– А что там было дальше? С войском светлых? С замком?

– Светлые замок захватили, а мы с тобой отбили. Мы с Гюрзой. Светлый король поставил там наместников и ушёл домой, и в то же утро от него самого ушла жена. А дальше я не…

– А дальше он похитил собственную дочь, – сказала Алиса, и капуста на её тарелке подёрнулась льдом. Лёд появился и пропал. Опять появился. – Похитил потому, что кое-кто этой дочери показал что-то, чего ей видеть не следовало.

– Ой, мам, – сказала Саша, – ну что ты сразу на него? Давай я расскажу.

И рассказала.

Глава 17

– Мама, – спросила Саша первым делом, – мам, ты что, хочешь мне сказать – мы просто уйдём?

Нелегко, я скажу вам, здраво мыслить, когда родная мать крадётся в вашу спальню, одетая в плащ с капюшоном, и волосы у неё вьются от воды, и в воздухе – мелкая взвесь, и у мамы такое лицо, как будто вам, то есть её дочери, пять лет, и она будит вас раньше, чтоб нарезать роз отцу.

Но в двенадцать Сашиных лет вот это заговорщическое мамино лицо не предвещало ничего, кроме смущения, опционального позора и отцовских поджатых губ. Ещё, возможно, узнавания – в самом конце, – что тебя разыграли. Вообще-то о разводе с отцом мать заговаривала не впервые, но каждый раз Саша была уверена, что это просто ещё одна шутка. Что ещё тут можно думать, если родители встречаются только в столовой и мать всё время надевает синие платья, хотя уверена, что отец ненавидит синий, а отец просто ничего не говорит?

Вдобавок мама была его выше. Ненамного, на полголовы, но если просмотреть семейные портреты, а их во дворце было вдосталь, то заметно становилось, как год от года отец мрачнел. Его нос утыкался маме в волосы – на портретах, конечно, нет, но на практике мамины волосы всё время лезли не туда, особенно если мама сама этого хотела. Когда Саша была ещё свёрточком на отцовских руках, у отца было на портретах нормальное выражение лица. Чем старше Саша становилась, тем сильней этот портретный отец поджимал губы, а уж в реальности Саша всерьёз опасалась, что однажды его челюсти придётся размыкать ножом. Для светлого короля её отец вообще