Смотритель - Олег Васильевич Северюхин Страница 3

— А это уже не ваша рыбалка и не ваше дело, — вежливо охолонули меня, — это дело государственное и вы единственный за многие десятилетия, кто смог чем-то расположить к себе старика.

— А чем он обвиняется, — спросил я, — шпионаж, диверсии, терроризм, антисоветская пропаганда?

— Ни в чем не обвиняется, — прямо сказали мне, — просто о нем нет никаких данных, ни в личном деле, ни в архивах. Он как бы и есть, и его как бы и нет. Как был капитаном так им и остался. И сам ничего не говорит. Есть указание, подписанное еще наркомом Берия, что данного человека не трогать и ничего у него не выяснять. Это значит, что у человека есть какая-то шуба, которую ему надели, а снять никто не может. Берии нет, а указание его есть, и никто не решается отменить это указание, а оно, как ты сам понимаешь, до сегодняшнего дня имеет силу приказа, требующего обязательного исполнения и никто кроме Берии его отменить не может.

— Абсурд какой-то, — недовольно сказал я, — любой председатель КГБ вправе отменить этот приказ.

— А вот и нет, молодой человек, — ласково просветили меня, — в государстве нашем есть незыблемые основы, которые никто не вправе поколебать. Стоит раскрыть архивы и показать хоть десятую часть нашей деятельности, то государство рухнет и похоронит нас под своими обломками. Вы это понимаете? — и начальник отдела высоко поднял свой указательный палец, показывая важность того, о чем он говорил.

— Отдайте его мне, и я за два дня выбью из него нужные показания, — с веселым задором молодого человека сказал я, — у нас даже Тутанхамон давал собственноручно написанные показания!

— Не накликайте на себя беду, — как-то многообещающе сказал начальник отдела, — я читал дела, когда товарищи допрашивали товарищей, сидели в одном кабинете, вместе выпивали, дружили семьями, а потом выбивали друг другу зубы и выкалывали карандашом глаза. Потом они менялись местами, и мучитель становился жертвой, а дети и жены рвали друг на друге волосья и втыкали в лицо столовые вилки. И в конце концов, обоих расстреливали в подвале как агентов экзотических разведок, жен отправляли в концлагеря, а детей в спецприемники для детей изменников родины. Вы этого хотите?

— А что, у нас есть какой-то другой выбор? — спросил я у начальника.

Оглянувшись по сторонам и приложив к губам указательный палец, начальник встал из-за стола и подошел ко мне. Наклонившись к моему уху, он тихо произнес:

— Есть выбор. В любой ситуации нужно поступать по-человечески, как человек, а не как обезьяна, которая поймает чужого детеныша и начинает есть его живьем. Даже не убивает из чувства гуманности. Поэтому, всех обезьян, — он повысил голос для возможной звукозаписывающей аппаратуры, — я не считаю человекоподобными существами. Это выродки, оставшиеся от генетических опытов по созданию homo sapiens, человека разумного. Поэтому и вы, как человек разумный, должны делать выбор в пользу своей родины. Кто бы ни руководил нашей родиной, что бы он ни делал, вы должны быть ему верны и делать все, что он приказывает, не раздумывая и не рассуждая. Потом вы с чистой совестью можете сказать, что время было такое, что вы думали совершенно о другом, осуждали насилие, но были вынуждены подчиняться приказу.

— Но такого не бывает, — возмутился я, — преступления есть преступления, и они должны быть наказаны.

— Молодой человек, молодой человек, — весело засмеялся старый полковник, — жаль, что в школе КГБ не преподают историю и уроки из ее самых главных этапов. Вам, вероятно, не рассказывали о том, что культ личности был осужден и признано, что в отношении многих честных людей были проведены массовые репрессии. И кто понес наказания? Да почти никто. Человек десять, а остальные как работали на своих местах, так и работают до сих пор. Когда был суд над фашизмом в Нюрнберге, то повесили двадцать человек и человек тридцать посадили в тюрьмы. Зато остальные отделались формулой Время было такое. Мы люди подневольные. Нам приказали, мы делали. И самое главное, до сегодняшнего дня в современной Германии военными преступниками, на которых не распространяется срок давности, являются дезертиры из немецко-фашистской армии и люди, которые состояли в комитете Свободная Германия, а также полковник фон Штауфенберг со товарищи, которые устроили покушение на Гитлера. И вовсе не участники массовых казней и члены SS. И это в той стране, которая отринула фашизм, как преступную идеологию. Вот вам и поле для умственных упражнений в свободное время.

— Хорошо, я подумаю об этом на досуге, — сказал я, — но что нам нужно от старичка рыболова?

— Мы и сами не знаем, что нам нужно, — сказал начальник отдела собственной безопасности. — С самого верха потупило строгое указание, узнать, какая тайна ему известна, и если эта тайна навредит государству, то сделать так, чтобы эта тайна так и осталась тайной.

— То есть, старичка нужно кокнуть? — как-то неудачно пошутил я.

Сердитый взгляд был мне ответом.

— Ты, вообще-то, кто по национальности? — вдруг спросил начальник отдела.

— Русский, — с чувством особой гордости сказал я.

— Русский? — переспросил полковник. — Так какого же хрена ты задаешь бестолковые вопросы. Ты что, до сих пор не понял, что мы живем как в сказке?

— В какой сказке? — удивился я.

— В любой, — сказал полковник, — например, иди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Это о твоем задании. И учти. Это твое самое сложное задание. Если ты коснешься страшной тайны, то я тебе не завидую. Тайна только тогда остается тайной, когда о ней знает только один человек. Возьми секретные протоколы к пакту Молотова-Риббентропа. Все говорили, что никаких протоколов нет, что это фальшивка, а они спокойно лежали сейфе генсеков и президентов и передавались по наследству в особой папке. Или материалы Катынского расстрела польских офицеров. Материалы нашлись там же, но их стали выдавать порциями. Лучше бы уж совсем их не было, но раз сказал А, то нужно говорить и Б.

— И что же делать мне? — спросил я.

— Не знаю, парень, — как-то устало и в то же время добродушно сказал начальник. — Тебе просто не повезло. Выкручиваться придется самому. Никто тебе не поможет, ни Бог, ни Царь и ни Герой, добьешься ты освобожденья своею собственной рукой. Так поется в революционной песне. Думай. Твое начальстве в курсе, что у тебя специальное задание из инстанции. Работу планируешь сам и отчитываешься только передо мной. Заведи себе за правило записывать на диктофон все рыбацкие беседы. На их основании будут определять наличие или отсутствие этой страшной тайны. Тебе нужно пробежать в ливень