Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 26

Какое-то мгновение я не могу говорить. Лео рядом со мной борется с вывернутой наизнанку варежкой, но я забываю о других детях, которые ждут нас на улице и предоставлены самим себе. Я не могу отвести глаз от этого камня.

– Мистер Райли, – говорю я, изо всех сил пытаясь обрести дар речи. – Что это? Что вы знаете об этом?

Мистер Райли улыбается с неподдельным удовольствием, кивает и, насвистывая, подходит ко мне и к витрине.

– Вот этот экспонат, – говорит он, указывая на камень, – наверное, нравится мне здесь больше всего, он очень необычен, и о нем почти ничего не известно. Его нашли примерно в семи милях отсюда, к юго-западу, когда строили заправочную станцию. Под ним не было могилы – тела не нашли, – но ему явно не менее ста пятидесяти лет. Не менее. Может быть, и больше двухсот. Тальковый камень, а это именно он и есть, никогда не использовался широко. По нему очень легко резать, и люди не думали, что он выдержит испытание временем, но из-за уникального минерального состава он оказался одним из самых устойчивых к кислотным дождям камней, так что на самом деле вполне долговечный. Но самое интересное – это резьба. Это стихотворение Джона Донна, одного из самых известных поэтов-метафизиков шестнадцатого века, посмотрите на верхнюю строку. Она идеальна. Работа мастера-камнетеса, не знающего равных в своем деле. А теперь посмотрите на нижнюю строку!

Он радостно смеется и весело хлопает себя по ноге.

– Как будто вырезал начинающий подмастерье! Черт-те что. Я думаю так, впрочем, без каких-либо доказательств, я думаю, что этот камень – работа мастера и его ученика. Упражнение, если так можно сказать. Как маленький ребенок, – он указывает на Лео, который стоит рядом со мной и смотрит на нас снизу вверх, – переписывает буквы в тетрадке.

Он снова смеется.

– Знаете, все эти мелочи, на которые случайно натыкаешься, изучая историю, так оживляют прошлое. Мне это нравится. Ужасно нравится. Я рад, что вы спросили об этом камне.

– Спасибо, – говорю я, стараясь не расплакаться. – Спасибо за замечательное описание и объяснение. Вы прекрасно разбираетесь в своем деле и провели для нас незабываемую экскурсию. Правда.

– Спасибо, – говорит он. – И я надеюсь увидеть вас снова в это же время в следующем году.

– С удовольствием придем, – говорю я.

XI

Агостон привез меня в избушку посреди густого леса в стране, о которой я ничего не знала, и почти сразу уехал, а я осталась. В свойственной ему манере, ставшей для меня привычной, он не объяснил, куда едет, не сказал, вернется ли и когда, и совершенно неожиданно я стала частью семьи – одним из трех странных детей на попечении странной старушки. Новое расставание, последовавшее так быстро вслед за предыдущим, могло бы огорчить меня, не будь я так очарована членами моей новой семьи.

Вано и Эру, два цыганских мальчика чуть постарше меня, с которыми мы жили у Пироски, были близнецами. Я слышала о близнецах, но никогда раньше не видела, поэтому в тот первый день, когда они появились и синхронно направились с противоположных сторон к нашему столу, как будто приближаясь к своему отражению в зеркале, пришла в полное замешательство и изумление. Эти оба чувства вместе я потом испытывала очень часто.

В детстве братьев похитили и продали в рабство, что было обычным делом для цыганских детей и тогда, и за сотни лет до этого. Они быстро меняли хозяев, недовольных своим приобретением, пока, наконец, их не продали в тот самый монастырь, мимо которого мы с Агостоном проезжали в последней деревне.

В монастыре братья провели несколько лет, занимаясь тяжелым физическим трудом. Их насильно обратили в католичество и избивали. Эру по разным причинам приходилось хуже, чем Вано: он не разговаривал, был упрям и отличался угрюмым характером, что раздражало хозяев, но еще больше их раздражало то, как он ел, точнее, не ел. Обоих мальчиков кормили кашей и хлебом, двух порций хватило бы только одному из них, чтобы выжить. Вано ел то, что ему давали, и со временем исхудал так, что от него остались одна кожа да кости. Эру отказывался от еды, но не худел, а прибавлял в весе, как весенний ягненок. Сначала его обвинили в воровстве и наказали. Затем, когда возможность воровства была исключена, заподозрили колдовство или одержимость бесами, и помощник приора, ответственный за поддержание порядка, ревностно принялся выбивать из мальчика владевшие им темные силы.

После особенно яростной попытки изгнания нечистой силы, в результате которой Эру сломали несколько ребер и так перебили ногу, что он едва мог ходить, братья, один избитый, а другой едва живой от голода, ночью во время страшной бури ускользнули из монастыря. Двое детей, едва передвигая ноги, долго шли под ледяным дождем и упали в изнеможении где-то в миле от жилища Пироски. Пироска почувствовала их присутствие и, несмотря на непогоду, нашла их, полуживых от ран, недоедания и холода.

Она принесла их к себе домой, наложила шину и перевязала переломанное тело Эру и выходила их обоих. Окруженный ее заботой Вано быстро шел на поправку, а Эру – нет. Когда она попыталась напоить его тем же травяным отваром, который вернул силы его брату, он поперхнулся, сплюнул, и его сразу стошнило. Он худел, становился все более диким, яростно метался во сне, вращал глазами, скрежетал зубами и ужасно стонал.

Вано, полностью выздоровевший, беспокойно и нервно ходил по комнате. Он знал, что нужно его брату, но не осмеливался намекнуть об этом их новому опекуну. Так продолжалось несколько дней, пока однажды ночью Пироска не проснулась и не увидела, как Вано, порезав собственную руку, поит своей кровью брата.

Обо всем этом мне рассказали мальчики, но Пироска как-то заметила с легкой досадой, что не понимает, как могла допустить такую позорную оплошность и не догадалась, кто такой Эру и что ему нужно. В конце концов, у нее был большой опыт общения с такими, как он: в свое время она приютила после превращения моего собственного дедушку, хотя он был уже стариком, а не мальчиком, и его разум нуждался в избавлении от страданий больше, чем его тело. (Кроме этого, она ничего не рассказывала о дедушке: его история, сказала она, это не ее дело, да и