Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 21

Он серьезно ушибся, и, судя по его рассказу, это случилось из-за того, что его родители поругались. Неужели его мать лжет? Ведь она сказала, что споткнулась на ровном месте и неудачно упала. Никакой связи с падением Лео.

Или это Лео говорит неправду? Но по размышлении это кажется маловероятным. Всплывшие в его рассказе противоречия выглядели слишком естественно для того, чтобы быть неправдой, да и зачем ему лгать? Может, он ошибся? Наверное, испугавшись, он мог принять напряженный разговор за драку. Но никакому ребенку, если он, конечно, не подвержен галлюцинациям, не может почудиться, что он упал с лестницы вместе с мамой, если на самом деле он упал один.

Если принять слова Лео за правду, по крайней мере в самых важных моментах, значит, солгала Кэтрин. Почему? Зачем ей отрицать, что она тоже упала и ушиблась? Это можно объяснить только тем, что она не хотела рассказывать о семейной ссоре, возможно, даже с применением физического насилия, и придумала историю о детской неуклюжести. Она хотела оградить кого-то от подозрений, ответственности, последствий.

Я рассеянно поднимаю дверь и забираюсь на чердак, затем опускаю дверь и устраиваюсь на полу, рассеянно поглаживая кошек, лениво расхаживающих вокруг меня.

Полная подозрений, которых Кэтрин хотела избежать, я вспоминаю все неприятные подробности встречи с Дэйвом Хардмэном: как он грубо возражал жене, как сидел в кресле с равнодушным, нетерпеливым и угрюмым видом. По моему опыту, самые опасные мужчины почти всегда угрюмы. Почему женщины защищают таких мужчин? Почему они так стараются оградить их от последствий?

Я уверена, что могла бы найти ответы на эти вопросы, но мне это не интересно. Я злюсь. Злюсь из-за этой скандальной ситуации, злюсь на себя из-за того, что мне приходится в ней участвовать. Ведь еще при первой встрече с Хардмэнами я безошибочно почувствовала, что у них в семье проблемы, но талант их сына заставил меня пренебречь интуицией. И что теперь? Домашние проблемы – жестокое обращение, недостаток внимания, опасные для детей ситуации – их надо регистрировать, писать отчеты, давать показания, потом последуют проверки, так называемые «соответствующие органы» начнут расследование. И что сделают эти органы? Заберут Лео из дома? Поместят в приют? Разрушат все, над чем я работала, не решив проблемы?

Нет, обращаться в органы не вариант. Лучше следить за развитием событий, выудить из Лео всю возможную информацию, попытаться поговорить с Кэтрин. Только она может решить эту проблему; от моего вмешательства никому лучше не станет.

IX

Наконец корабль бросил якорь в гавани Ливерпуля, и оставшиеся в живых и заплатившие за проезд пассажиры сошли на берег. Те, кто еще не заплатил за себя или за умерших в море членов семьи, должны были оставаться на борту корабля, пока не погасят долг. Еще их могли выкупить богатые помещики, чьи управляющие толпились на пристани, чтобы выбрать самых сильных и способных для домашней прислуги.

Кричащие чайки низко пролетали над нашими головами в сыром и плотном утреннем тумане, пока мы с Мерси, опершись о борт корабля, тревожно выискивали в толпе на набережной ее отца, который должен был встретить их в Англии, однако я понятия не имела, как он выглядит, а Мерси никого не узнавала.

Наконец, пришло время сходить на берег, но Мерси, шедшую вслед за мной, не пустили на трап.

Капитан ткнул толстым пальцем в бухгалтерскую книгу:

– Оплачен проезд только одного взрослого. То есть твоей мамы.

При виде испуганного лица девочки он смягчил тон.

– Не волнуйся, детка. Ты здоровая, крепкая девочка. В худшем случае будешь помогать на кухне в одном из здешних богатых домов.

– Но мой папа приедет за мной. Как он меня найдет?

– Оставим ему сообщение на пристани. Будет спрашивать о вас и узнает. Но он должен будет принести деньги. Никто не отдаст за просто так то, что куплено и оплачено.

– А как же Джонас? Что будет с моим братом? Мне разрешат взять его с собой?

– Нет, вряд ли. Кому нужен ребенок, от него одни только хлопоты.

Я видела, как лицо Мерси залилось краской ужаса, а на глазах выступили слезы.

– Что с ним будет? Куда он денется?

Капитан отвел взгляд.

– Отправится в приют, куда же еще.

Я сбежала по трапу на пристань, где Агостон нанимал карету и на брусчатой мостовой стоял мой сундук. Распахнув крышку, я принялась в нем рыться и раскопала помятый бархатный брауншвейгский костюм и перламутровые четки, которые бабушка вложила мне в руки на похоронах. Я вернулась туда, где сидел со своей бухгалтерской книгой капитан и, едва не падая в обморок и дрожа, стояла Мерси, бросила четки на бухгалтерскую книгу.

– Держите!

Глаза капитана вспыхнули при виде кремовых жемчужин, нанизанных на нитки.

– Этого достаточно, чтобы заплатить за них, – сказала я. – За обоих, даже в десять раз больше. Отпустите их.

Капитан оценивающе ощупал драгоценности, а затем кивнул Мерси, даже не подняв головы. Я схватила Мерси, остановив ее.

– Здесь больше стоимости их проезда. Отдайте то, что ей причитается.

Капитан, возмущенный моей дерзостью, посмотрел на меня, примериваясь. Я почувствовала, как напрягаются и сжимаются его мышцы от желания ударить меня, но он оглянулся и увидел ожидающего у трапа Агостона.

– Аня, – позвал Агостон своим низким голосом. – Idemo!

Капитан откинул крышку ящика с деньгами и, не считая, бросил горсть медяков в сложенные ковшиком ладошки Мерси, она не смогла удержать всю пригоршню, и несколько монет со звоном упало на землю. Мы наклонились подобрать их.

– Вон с моего корабля, – буркнул капитан.

На пристани мы расстались с Мерси. Восьмилетняя девочка, за которую заплатили и оставили одну, осталась сидеть на мокрых досках с младшим братом на коленях, в ожидании отца, и непонятно, пришел он за ней или нет.

Много лет я верила в то, что, конечно же, любимый папочка пришел и забрал их с братом, они благополучно добрались до дома и счастливо жили вместе. Теперь я не верю в счастливый конец. Теперь я считаю, что им с братом пришлось долго мучиться и страдать, а потом голодная вселенная, невзирая на крики, поглотила их живьем. Ибо так устроен мир, а мне больше не хочется прикрывать его жестокость красивой ложью.

День за днем мы тряслись в двуколках, плыли на паромах по неспокойной воде, пока я не свыклась с мыслью, что нет ничего кроме бесконечной дороги, по которой мы едем и днем, и ночью. Темно-зеленые леса поредели, превратившись в широкие болотистые