Конструктор живых систем - Алексей Птица Страница 14

— Благодарствую, — принял монету официант и умчал за моим взваром.

К тому времени, как он его принёс, Пётр тоже доел ужин и запросил счёт. Заказывать он ничего больше не стал и, расплатившись, ушёл, а я остался цедить свой взвар, хотя уже видел, что за наш столик готовятся сесть два господина. Ничего, подождут. Пил я, впрочем, совсем недолго и буквально через пару минут отставил пустой стакан. Встал, одёрнул свой форменный сюртук и пошёл на выход, не удержавшись от мимолетного взгляда на соседний столик.

На девицу я не посмотрел, удержавшись, а вот на даму взглянул, желая хорошенько её запомнить. Наши глаза встретились, я молча кивнул, оказывая ей внимание, и быстро пошёл на выход.

— Рauvre mais fier (бедный, но гордый), — сказала вслед мне дама, но я уже не услышал.

— Что ты сказала, маман? — спросила девица.

Дама повторила, строго глядя на дочь.

— А, понятно. Фи, а с чего ты взяла, что он гордый?

— Женевьева, я учила тебя подмечать всякие мелочи? — осадила сразу же девицу мать.

— Да, маман.

— Ну, так вот, тогда давай разберём сегодняшнюю ситуацию. Тебе шестнадцать, сколько лет этим двум юношам, что сидели за соседним столиком и отчётливо непристойно глазели на тебя?

— Они не глазели, а украдкой смотрели.

— Нет, они именно что глазели, буквально прожигая на тебе дырки. Ну-ка, осмотри себя, нет нигде?

Женевьева слегка покраснела после этих слов и невольно поёжилась, но быстро овладела собой и хихикнула, сочтя вопрос очень забавным.

— Они не огневики, так я им не по глазам.

— Гм, Женевьева, веди себя прилично не только в поступках, но и в словах, и мыслях. Поняла?

— Да, маман, — скорчила обиженную гримаску девушка.

— Так вот, сколько лет этим двум юношам?

— А, ммм.

— Не мычи, ты не горничная, отвечай прямо и честно.

— Наверное, столько же, сколько и мне.

— Боже! Всевышний услышал мои молитвы! — закатила глаза вверх дама, — ты не безнадёжна, дочь моя.

Женевьева покраснела ещё больше.

— И не красней так, у тебя очень тонкая белая кожа и любой румянец сразу же становится заметен на ней.

— Я не могу приказать это своему организму! — дерзко ответила девушка.

— Учись, — спокойно сказала мать, — учись, ты должна оставаться закрытой для всех и показывать только то, что хочешь сама, а не другие. Учись контролировать не только ум, но и тело. Иначе это может плохо кончится для тебя, дорогая.

— Я поняла, — тихо ответила девица и опустила глаза вниз. В этот момент подошёл официант и стал расставлять тарелки на столе. Как только он ушёл, разговор продолжился.

— Итак, обоим по шестнадцать лет или около того. Кто они, из каких семей и куда едут?

— Один гимназист, а другой… другой, наверное, тоже.

— Гм, дочь моя, ты невозможна. Тут уж трудно не догадаться, ведь один из них одет в гимназическую форму какого-то губернского города, а другой… вряд ли сел с ним за один стол, если они не были знакомы. А сесть он мог только с человеком своего круга или близким к нему, хотя бы по образованию. Поэтому, судя по годам и поведению, он тоже гимназист, но другой гимназии, более элитарной, и оба окончили учебные заведения в этом году.

— Откуда ты это знаешь, маман?

— Они заказали разные блюда, это первым пришло мне на ум, но есть и другие признаки, о которых ты должна догадаться сама. Но ты не ответила на остальные мои вопросы.

— Из каких семей и куда едут?

— Да, умница, что слушаешь мать и запоминаешь, это важно.

— Оба едут в столицу, а семьи разные.

Дама, поднявшая было ложку жульена к губам, аккуратно опустила её обратно и, подхватив свежую хрустящую салфетку, лежащую рядом с тарелкой, прикрыла ей рот и от души рассмеялась.

— Ой, не могу, потрясающая дедукция! Дочь, ты бесподобна, ты произведешь фурор в учебном заведении своими умозаключениями. Берегись других девиц, они могут оказаться и поумнее тебя.

На этот раз Женевьева покраснела ещё больше, но не от смущения, а от гнева. Если бы её видели сейчас оба юноши, они залюбовались этой девочкой и влюбились в неё без памяти, так хороша она сейчас была. Глаза, горящие гневом, лучились чистым голубым огнём, тонкие брови изогнулись, став похожими на крылья хищной птицы, а всё лицо дышало огнём и пламенем.

— А ты хороша в гневе, — тут же заметила мать, — имей это в виду, пригодится. Мужчинами нужно уметь управлять, и не только любовью, но и гневом, среди них бывают и те, которым нравятся именно такие девушки, как ты сейчас.

Сдержав себя, девушка принялась молча поглощать суп, не глядя на мать. А та, видя, что дочь остыла, стала разбирать её ответ.

— Да, они оба едут столицу, иначе никогда не пошли бы в вагон-ресторан, он слишком дорогой для них, а юным организмам всё время хочется кушать. Они пришли сегодня и наверняка придут завтра. И мы придём тоже в это же время и вновь понаблюдаем за ними.

— Зачем? — коротко спросила девушка и вновь уткнулась в свою тарелку.

— Чтобы учить тебя, моя дорогая, как понимать людей. В поезде это делать лучше всего. Семьи у них действительно разные. У гордого юноши какие-то проблемы в семье, возможно, у него нет отца по какой-либо причине, или наоборот, он самый старший или самый младший в семье, на которого не хватает ни денег, ни внимания, но это, несомненно, так, а вот второй из вполне обеспеченной семьи, и он, скорее всего, дворянин. И дворянин тевтонский.

— Почему? — невольно перестала есть дочь.

— Он ругался по-немецки, и по его поведению это тоже видно. Скорее всего, какой-то захудалый барон.

— А второй, он дворянин?

— Вряд ли, но принадлежит к тем семьям, где дворяне либо были, либо есть, но он сам — нет, не похож, нет в нём ни активной деятельности новообретённого, ни чопорности потомственного дворянства, ни привычек, выработанных годами в процессе воспитания. Не похож.

— Ааа, — протянула Женевьева, — ты такая умная, маман.

— Я наблюдательная, и я аристократка.

— А они тебе не понравились?

— Они не нашего круга.

— Ну, а если бы были нашего круга?

— Дочь!

Женевьева тут