Судьба Одина - Скотт Оден Страница 93

— Тогда давай посмотрим, как это будет сделано.

Путешествие до конца Настронда, где находился Каунхейм, заняло у них пару часов. Когда они покинули лесистые вершины и спустились в обжитые земли, на землю опустился густой туман. Сельскохозяйственные угодья. Они пересекли невозделанные поля и фруктовые сады, миновали даже ферму, где рабы ухаживали за свиньями и разводили их в неволе.

— Только посмотри на это, — прорычал Гримнир. — Позор. И эти люди не видят в этом ничего плохого.

— Большинство из них провели здесь, внизу, больше времени, чем когда-либо наверху, в Ётунхейме или даже в Мидгарде, — сказал Гиф. — Это все, что они знают.

— Это не оправдание!

— Останься здесь на тысячу лет, маленькая крыса, и посмотрим, сохранится ли огонь в твоем животе. Приходит время, когда ты насыщаешься кровью и тебе хочется только теплого огня, кружки эля и чего-нибудь на ужин. Пусть молодые отбросы разбираются с этим.

— Да, пусть другие сражаются, пока ты греешь свою бесполезную задницу, — сказал Гримнир. Он покачал головой. — Мир не для таких, как мы!

Гиф сплюнул:

— Продолжай убеждать себя в этом.

Сквозь редеющий туман Гримнир впервые как следует разглядел Каунхейм. Это был город с единственной улицей, которая ползла вверх по обращенному к суше лицу Корня, узловатого отростка Иггдрасиля, который поднимался из почвы, образуя гребни и вершины поросшего мхом дерева. Город-червь, въевшийся в плоть Старого Ясеня и зараженный болезнью порядка. Это была не крепость, а место торговли. Гримнир чувствовал его запах. Воздух здесь был таким же гнилым, как в Старом Миклагарде, великом каменном городе Константина, — вонь золота в качестве предпочтительного оружия, а не железа. Это было место, где делали рабов, где воины обменивали орудия своего ремесла на лемеха для орала, а затем жирели и становились ленивыми, споря о цене на зерно. Он бы не удивился, увидев крест для певцов гимнов, возвышающийся над залом на верхушке Каунхейма.

И, по обычаю народа Пригвожденного Бога, трущобы прилепились, как нищие, к подножию корня; полосы, где бедность уступала место изобилию, были обозначены вдоль единственной восходящей улицы. «Ты даже не видишь этого, так?» — спросил Гримнир.

— Чего?

— Это гнездо певцов гимнов во всем, кроме названия, ты, старый пьяница. Посмотри на это! Из грязи в золото. С небес… — Гримнир указал на высоты Каунхейма, где стоял зал Манаварга, Вингамейд, Продуваемый ветром, вниз, на грязные улицы и ветхие лачуги города скрагов. — …в ад. Это так же очевидно, как нос на твоем лице.

— Чушь собачья! — ответил Гиф. — Ты просто… — Его защита города Манаварга пошатнулась, когда то, что было очевидным для Гримнира, стало очевидным и для него самого. — Ого, Имир побери мои глаза, — сказал он почти шепотом. — Но ведь среди нас наверняка нет любителей стоять на коленях?

— Не должно быть. Все, что нужно, чтобы распространилась подобная чушь, — это какой-нибудь дурак, который думает, что его путь — правда, а все остальные — ложь. Кто-то вроде этого проклятого виночерпия, который мыслит не по своему положению, а затем использует это, чтобы убедить остальных из вас, грубиянов, что он имеет право править. Ты был герольдом Локи. В этом смысле ты стоишь выше Манаварга. Но ты не будешь важничать и болтать о создании королевства.

— Да, — сказал Гиф, — потому что я верю в то, что моя сестра сказала тебе тогда, в Ульфсстадире. Что все здесь принадлежит Спутанному Богу. Все здесь предназначено служить ему, каждый каунар, скрелинг и скраг, будь прокляты их кровь и положение. Хотя я и был герольдом и участвовал в его советах, я бы не посмел поставить себя выше Отца Локи.

— Тогда ты понимаешь нашу цель. Мы здесь для того, чтобы воевать, а не для того, чтобы познавать радости Мира.

Гиф молча кивнул.

Тропинка, по которой они шли, превратилась в дорогу, а дорога — в грязную улочку, проходящую через сердце города скрагов. Он был почти пуст, его жителей призвали на войну с Ульфсстадиром, но Гримнир заметил несколько чумазых лиц, смотревших на них в ответ. Сердитых лиц. И когда они приблизились к мосту, ведущему к подножию Тысячи ступеней, путь им преградил одинокий скраг.

Он был таким же высоким, как Гримнир, хотя и болезненно худым, с копной слипшихся от грязи волос. На его худощавом теле болталась изодранная кольчуга, перед собой в обеих руках он держал, параллельно земле, короткое копье.

— О! Вам здесь не рады!

— Мы поднимаемся наверх, — ответил Гримнир, не меняя шага. — Ты можешь двигаться, или можешь съесть это копье, ты, червяк с веретенообразными ногами.

— Эге, — сказал скраг, отступая назад. — Не ты ли та обезьяна, за которой охотились Снага и Кошка? Где они? Ты их убил?

Гримнир помолчал. Он искоса взглянул на лохматого скрага, его единственный глаз пылал яростью.

— Ведьма добралась до них первой. В Ётунхейме. Твои друзья не вернутся.

— Ты лжешь!

— Нет, — сказал Гиф. — Он говорит правду. Она убила твоих товарищей, его братьев, — он ткнул большим пальцем в Гримнира, — и моего брата. И мы пришли, чтобы свести счеты. За это нужно заплатить кровью, хватит на всех. Пойдем с нами, если хочешь немного отомстить.

— Ведьма? — Голос скрага стал твердым, как железо. Он взглянул на верхушки Каунхейма. — Да, я возьму с собой нескольких своих парней. Берегись красных плащей, длиннозуб. Они вряд ли захотят пропустить тебя.

— У них не будет выбора, — прорычал Гримнир.

Облаченные в доспехи целеустремленности, Гримнир и Гиф пересекли мост и начали свой подъем по Тысяче ступеней.

— НА ЛЕСТНИЦЕ незваные гости. — Жутковатые зеленые глаза Нагльфари искоса взглянули на бледную ведьму Каунхейма, которая появилась из тени и направилась к тяжелым внутренним дверям, ведущим в большой зал Вингамейда.

Она вздохнула, опираясь на свой посох:

— Я говорила Манаваргу, чтобы он не доверял Храудниру, а тем более Лютру. Они оба будут вести переговоры одной рукой и наносить тебе удары другой. Сможешь ли ты сдержать их теми силами, которые у тебя есть?

— Странное предположение ты делаешь, ведьма, — сказал полуэльф. У него были тонкие, резкие черты лица, в которых текла кровь его отца-альва, в то время как черные локоны и желтоватый цвет лица достались ему от матери-дверг. От Отца Локи он унаследовал силу волка и ядовитую хитрость змеи. На нем была кольчуга из плотно сплетенной серебряной сетки, почерневшей от времени, под ней он носил одежду из изумрудного шелка и черного льна. На поясе у него висел меч его предков: альвийский клинок, изогнутый, как сабля, тонкий и изящный, но крепкий,