Дождись меня в нашем саду - Ульяна Черкасова Страница 80

– Что? – растерялась Велга.

Платок в её пальцах развевался, точно прощаясь с ладьями или, наоборот, словно огонь на берегу, зазывая вернуться домой.

– Рад, что ты больше не княгиня.

– Это ещё почему?

Хотьжер смотрел на юг, в сторону Златоборска, куда утекали воды Вышни и куда впервые за долгое время снова отправились купеческие ладьи. Их паруса раздувались на ветру.

– Пока ты была княгиней, ты оставалась слишком… далеко.

– Я же всегда была рядом, – нахмурилась Велга.

– Но не для одного из шести детей Млада Калины, небогатого старгородского дворянина.

Платок выскользнул из пальцев Велги, и северный ветер тут же подхватил его, понёс над рекой дальше и дальше, пока тот не упал в тёмные воды Вышни.

Наконец Хотьжер посмотрел на Велгу. Его глаза, ореховые, тёмные, очень тёплые, полные страха, смотрели прямо, без обмана, без подвоха. Велге очень хотелось верить, что на этот раз она не ошибалась и этим глазам действительно можно доверять.

– Я рядом, – повторила она, опуская ресницы.

Ей казалось, она научилась скрывать свои чувства, но какая-то очень глупая, смущённая улыбка предательски расплылась на губах. Мужчины никогда не смотрели на Велгу Буривой так. Просто. Нежно. Тепло.

– Пошли домой?

Велга позвала Мишку, он тут же подбежал, и втроём они пошли дальше по мосту, на правый берег. Домой.

Три Холма

– Матушка. – Белый замер, пригляделся.

Он не выпускал нож из руки, готовясь нанести удар. Но размытый силуэт в тенях оказался всего лишь грудой мусора. После того как Вороны покинули убежище, кто-то явно успел порыться на пепелище в поисках добра. По двору были раскиданы мешки и доски. Землю усыпали черепки разбитой посуды. Даже печь и ту разобрали.

В землянке у воды тоже оказалось пусто. Падальщики из деревни отодрали даже доски деревянного лежака.

Впрочем, вряд ли сюда кто-нибудь ещё вернётся. Грач увёз Воронят в Старгородское княжество, поближе к своей новой госпоже. Теперь вместо богини смерти он служил рыжей стерве.

Лопаты нигде не нашлось. Пришлось сходить в деревню, зайти в бывший дом кормилицы. Её сын, узнав Белого, осенил себя священным знамением:

– Говорили, вы все мертвы.

– Не дождётесь, – буркнул Белый. – Дай лопату. И топор.

Мужчина, его ровесник, молочный брат, имени которого Белый никогда даже не пытался запомнить, задавать вопросов не стал, молча дал, что просили.

Белый вернулся к избе Воронов, прошёл через перелесок, остановился на опушке, крепче сжимая черенок лопаты.

Маки давно отцвели, и шуршащие коробочки семян склонились над могилой Вороны. Войчеху казалось, он до сих пор ощущал кровь Галки, которой пропиталась земля.

Он не собирался задерживаться, но не нашёл в себе силы сразу приступить к делу, присел рядом с могилой, лопату положил рядом. Идти к яблоне на берегу он не хотел. Лучше тут. Где её сердце сделало последний удар.

– Я ухожу, – сказал он в пустоту.

Маки ответили тревожным шёпотом. Мол, куда ты пойдёшь, Белый Ворон? Твой дом здесь.

– Вадзим ждёт меня в деревне. Мы поедем… не знаю куда. Ещё не решили. Не могу так больше. – Неожиданно для него самого в голосе прозвучало раздражение. – Нет, не так. Могу, но не хочу. Тошнит уже от всего. Особенно от матушки. Я хочу… да сам не знаю, чего хочу, но по-другому. Сам, понимаешь? А то мы всю жизнь по чужой указке…

Маки молчали. Галка тоже. Ворона безмолвно подслушивала. Может, насмехалась? Сколько в ней ещё осталось самой Вороны или душу её давно забрала Пустошь?

– Хочется жить. Попробовать что-то… кроме всего этого. В общем, к лешему Морену, матушку. И тебя, Ворона, к лешему! Всех к лешему! Буду жить.

Он вскочил, схватился за лопату. Лезвие с яростью вонзилось в землю, разрезая зелёные стебли. Белый отбросил в сторону груду земли, корней и листвы. Потом ещё. И ещё. Он копал не останавливаясь.

Он не остановится, пока не покончит с этим.

Нет, он не пойдёт следом за Вороной и Галкой. Не сейчас и никогда потом.

И, может, однажды, когда придёт настоящий его срок, он заслужит место подальше от маковых полей. Где-нибудь, где цветут яблони и сладко пахнет. Где смерть не ощущается тленом и болью. Где искупление переливается солнечным светом на зелёной листве.

Где-нибудь, где его тоже будут ждать. Может, даже девушка, чьё имя пахнет солёной водой и северным ветром.

Яма становилась всё глубже. И Войчех уже залез с ногами внутрь, выбрасывая землю. Он не пытался быть осторожнее. Что бы там ни лежало, оно недолго будет целым. Он уничтожит всё, что осталось от Вороны. Всё, чем дорожит матушка.

Наконец показался край драной ткани. Мешок. То, что от него осталось. Белый бросил лопату наверх, потянулся к мешку, схватил, дёрнул. И в руках его оказалась Ворона. Целая. Юная. Совсем такая же, какой он её помнил.

Бледная. Только длинные чёрные волосы прикрывали перепачканное нагое тело. Она не дышала. Не сон и не смерть. Безвременье поглотило её. Безвременье и чары Здиславы.

– Пора тебе обрести покой, сестрица, – пробормотал Белый и, подхватив холодное, но совсем не окоченевшее, как у мертвеца, а, наоборот, податливое, мягкое тело, вылез из могилы.

Он положил Ворону на траву, взялся за топор.

– Отрубленную голову даже матушке не пришить. – Он перехватил поудобнее древко топора.

Много чего успел повидать и сделать Белый за свою жизнь, но рубить головы ему ещё не приходилось. У него не было ни сочувствия, ни жалости к Вороне, та давно умерла. Но всё же что-то совершенно неправильное, противоестественное ощущалось в том, чтобы рубить мёртвое тело давно погибшей сестры.

Она казалась напряжённой, точно вот-вот могла открыть глаза. Позвать его. Совсем как во сне.

Войчех замахнулся топором.

Он обернулся слишком поздно. Старуха была проворней. Её заклятия – ещё быстрее. Им Войчех не мог сопротивляться. Быть может, он никогда не мог сопротивляться матушке. Никто из Воронов.

Земля посыпалась с края могилы. Маки оказались смяты. Раскололись коробочки, посыпались чёрные семена на землю, прошептали: «Твой дом здесь, Белый Ворон. И здесь твой конец».

Старуха сказала другое:

– Плоть – земле. Душу – зиме.

* * *

Закат был багровым, знойным, душным, пропахшим травами, цветами, ледяной водой из ключа и ряской из запруды, как часто случается в разгар жаркого лета.

Вадзим в который раз оглядывался на тропинку, что вела через перелесок от деревни Пяски к убежищу Воронов. Он нередко бывал в этих местах, но никогда не любил задерживаться. На этот раз вовсе не хотел заходить и Белого уговаривал держаться подальше.

Но тот всегда был упрямым и не очень умным.

К чему лезть на рожон, когда