Судьба Одина - Скотт Оден Страница 74

Скади.

Он вгрызается когтями во влажную почву, пока в последний момент отчаяния не находит то, что ищет: основание кольца из восьми стоячих камней. Оно покоится в тени корявого дуба, несомненно, такого же старого, как Мидгард. Стихия истрепала камни, как зубы ётуна; покрытые терновником, они едва доходят ему до колен. Но даже несмотря на это, он чувствует, как накапливается сила, как что-то поднимается из глубин земли. Он безрассудно шагает по периметру камней.

— Ты не получишь от меня крови, дух земли! Только не в этот раз! Ты уже сыт ей по горло, так? Нар! Думаешь, я не знаю, кто сделал это со мной? Ты! Ты думаешь, я сумасшедший? Чего я не знаю, так это почему и как. Чего ты хочешь, жалкий пастырь деревьев? Ты хочешь отомстить за то, что я разбудил тебя много лет назад? — Он ощущает движение духов, словно холодный ветерок щекочет ему затылок; он слышит скрип ветвей деревьев, слабый стук камня о камень и погребальные стоны мертвых. В сырой темноте над головой каркают вороны. Но ответа не последовало.

— Фо! Тогда молчи. Но если ты можешь вмешиваться и потворствовать тому, чтобы я не умирал от одной смерти к другой, то ты можешь сделать это ради нее! — Он втаскивает обезглавленное тело в круг камней и выжидательно стоит над ним. — Я Создатель Трупов и Гаситель Жизней, Несущий Ночь, Сын Волка и Брат Змеи! Я из плоти и крови Имира! Верни ее, или — клянусь всеми своими именами! — я буду вырывать каждый корешок, пока не найду тебя! Ты слышишь меня, жалкий Пастух Холмов? Будь проклято твое черное и гнилое сердце!

Он чувствует, как духи отшатываются от его угроз. Они поднимают ужасную какофонию — душераздирающие вопли смешиваются с человеческими рыданиями и проклятиями — словно толпа, которая не знает, злиться ей или бояться. Его обдувает яростный ветер; ветви дуба трещат, но Гримнир стоит на месте, и один его глаз горит нетерпеливой яростью.

Затем, без предупреждения, голос кидает его на колени. Он доносится отовсюду и ниоткуда; это рев и шепот. Это ветер и дождь, пение птиц и трель насекомых; это молния и гром, волны и скалы. Это все и в то же время ничто…

Ты забываешься,

Смуглое дитя из

Чресел Ангрбоды?

Осмелишься ли ты противостоять нашему гневу

Ради того, чего не может быть?

Ты дал клятву

Кровью и клинком;

И теперь настало время

Расплаты.

Он сопротивляется первобытному желанию дрогнуть перед силой, звучащей в этом голосе. Он поднимает глаза и смотрит на дуб.

— А если я скажу нет? Что тогда? Если ты не можешь сделать это для меня, тогда ползи обратно в свои холмы и оставь меня в покое, ты, проклятый дух!

На мгновение искривленный дуб на краю каменного круга становится больше, его раскидистые ветви извиваются… и на его глазах дуб рассыпается в пепел, выжженный изнутри. Камни шипят и бурлят, пылают от невероятного жара, исходящего от чего-то, находящегося в земле.

— Ты неправ, скрелинг!

Я ведь не просто дух;

Но повелитель духов,

И точно так же скрелинг,

Принесший клятву и скрепивший ее кровью

Это ты, и никто другой;

Так что прекрати свои угрозы и

Выполняй свои обещания

Чтобы восстановить равновесие.

Он не двигается. Сверкая глазами, он остается на коленях, пока земля вокруг него дымится, а подлесок тлеет и загорается. Его ненависть сравнима с жаром, исходящим от земли. Ее тело охватывает пламя, окутывая его зловонием и шипением свиного жира, исходящим от готовящегося мяса, но он по-прежнему не двигается. Его колени горят, бедра тоже. Земля под ногами расплавляется, а он по-прежнему не двигается и не зовет… кроме единственного слова.

Когда забвение возвращает его, он шепчет…

Скади.

СКАДИ.

Ее имя было на устах Гримнира, когда он вскочил, хватая ртом воздух; он схватился за костяную рукоять Хата и обнаружил, что клинок все еще в ножнах у него на бедре. Обезумевшими глазами он поискал зеленые развалины Ярнфьялля, крылатую мордветтир, покрытую слизью от крови тушу болотной ведьмы Атлы…

И тут его пронзила боль в костях. Возвращение в Мидгард, во владения Пригвожденного Бога, опутало проволокой его руки и ноги. Мышцы свело судорогой, сухожилия скрутились и треснули, а в ноздри ударил запах рассола, которого варили в железных кастрюлях.

— Рим, — прорычал он.

И, действительно, его взгляд наткнулся на хилые руины древнего римского Форума. Он увидел разбитые и дымящиеся крыши лачуг, опаленные и разрушенные стены, изрытую колеями дорогу, по которой когда-то проходил Цезарь, — сейчас там потрескивала и тлела ломкая осенняя трава. Воздух был холодным и дымным, а сквозь разрывы в облаках над головой сверкали звезды.

Скади была мертва, далеко от берегов Настронда, Гиф остался во власти болотной ётун. А он? Он снова шел по неверному следу Нидхёгга, следуя за стариком, оставлявшим воронов голодными, Одином, по так называемому Вечному городу.

Скрелинг с трудом поднялся на ноги, усталый, невыразимо опустошенный. Его кольчуга не сгибалась и не двигалась вместе с ним; казалось, что то, что ударило его, расплавило звенья или превратило их в шлак. Бормоча проклятия, Гримнир уронил свой оружейный пояс. Он расстегнул турецкую кольчугу и сбросил ее. Кольчуга на спине и плечах превратилась в расплавленные руины; он почувствовал холодное прикосновение воздуха к коже в тех местах, где она прожгла гамбезон.

Он отбросил хауберк в сторону, но не снял гамбезон. На данный момент сойдет и так.

Гримнир откашлялся, сплюнул, вытер рот тыльной стороной грязной ладони и уставился на последствия битвы между владыкой Асгарда и Матерью Рима. Как ни странно, битва закончилась. Он не сразу вернулся из небытия в жизнь. Теперь на Форуме было тихо и пустынно; никто не прокрался внутрь, чтобы проведать своих мертвых или спасти умирающих. Ни обеспокоенных соседей, ни признаков местной милиции, привлеченной шумом.

Как долго его не было?

Был ли этот разрыв во времени делом рук Пастуха? И действительно ли он имел дело с Пастухом Холмов, или это было нечто, маскирующееся под бога древних Круитни? Гримнир покачал головой. «Проклятые божки и их проклятые игры», —