Рука Короля Солнца - Дж. Т. Грейтхаус Страница 70

– Это было чудо, – ответила она, – магическое действие вопреки воле богов.

– Да, – сказал я, – но как? Так же, как наполняются чаши, только в более грандиозных размерах? И почему заклинание продолжает работать, хотя после ее смерти прошли столетия?

Казалось, Атар позабавил мой вопрос. Наши разговоры становились более сложными по мере того, как я лучше овладевал языком Ан-Забата, – пусть еще и не свободно, но уже мог спрашивать о понятиях, которые она не хотела обсуждать на сиенском, в котором не хватало слов, обозначающих сложные смыслы.

– С тем же успехом ты можешь спрашивать, почему встает солнце или ветер дует в пустынях или почему там никогда не идет дождь, – сказала она. – Нафена переписала законы природы и запечатала свою волю в камне обелисков. Она сделала мир не таким, каким он был.

Я посмотрел на возвышавшийся перед нами обелиск. Старый песчаник оставался блестящим и гладким, словно его поставили сегодня утром. Теперь, когда я начал понимать магию обелисков, мне уже удавалось чувствовать ее след – легкую прохладу на руках, свидетельство того, что узор стал не таким, каким был бы в противном случае.

– В детстве я сотворил магию, не пройдя надлежащего обучения, – сказал я. – Моя бабушка еще не оставила на мне своих отметок, но я ощущал зыбь ее заклинаний и сам имел возможность прикоснуться к силе. Мне казалось, что для меня открыты все возможности. И всю свою жизнь я пытался понять это чувство. – Я указал в сторону обелиска. – Это первое, что мне довелось увидеть с тех пор, близкое к мощи, которую я тогда испытал.

Я не стал упоминать императора, чья постоянно передававшаяся энергия питала его Голоса и Руки и являлась горой, возвышавшейся над узором мира. Обелиски были чудом, но от них у меня не возникала внутренняя дрожь, они не наполняли мое сердце ужасом и благоговением.

Атар потерла предплечья со спиральными татуировками – знаками ее магии.

– Ты говоришь о том, с чем мы встречаемся время от времени, – некоторые дети способны чувствовать рябь от призыва-ветра. Их выбирают в качестве говорящих-с-ветром или клинков-ветра и ставят пометки с самых юных лет. Творить магию без таких пометок – значит, выходить на территорию, которую боги ревностно охраняют. Нафена заключила договор, чтобы мы могли обладать силой, защищенной от божественного гнева.

– В историях, которые рассказывала моя бабушка, боги сами подарили ведьмам Найэна свои метки, – сказал я.

Атар задумалась.

– Быть может, твои боги добрее, чем наши, – они все еще испытывают зависть, но готовы поделиться с нами малой частью своей силы. В пустыне мы знаем, что небо и песок в лучшем случае равнодушны, а в худшем хотят нашей смерти.

Я подумал о волчьих богах, их оскаленных пастях и огненных глазах, которые долго наблюдали за мной из темных углов моих кошмаров. К счастью, после моего последнего визита в Храм Пламени они прекратили это делать.

– Я не думаю, что это так, – ответил я. – Может быть, у ведьм Найэна был такой же покровитель, как Нафена, но со временем его забыли.

– Возможно, – задумчиво сказала Атар. – Но, если так, тогда это наполняет меня глубокой печалью. Нам нельзя забывать тех, кто старался улучшить мир. Пойдем, призывающий-огонь. Мне еще многое нужно тебе показать.

Следующие месяцы прошли в водовороте событий. Днем я отслеживал тарифы и налоги, занимался обменными курсами и потоками товаров, прибывавших и покидавших город, как делал прежде. А в последний день каждой недели покидал цитадель.

Атар рассказала мне о своем детстве: она была дочерью говорящих-с-ветром. Ее отец погиб во время сражений с империей. Мать, получившая серьезные ранения, вскоре умерла от болезней и недостатка еды, и четырнадцатилетняя Атар осталась сиротой с десятилетним братом на руках.

Хотя мать начала учить ее тому, как изменять ветер, у нее не было корабля, и в хаосе охоты империи на говорящих-с-ветром и ответного восстания она оказалась одна на улицах города.

– Я знала свой танец, – рассказала мне Атар, – и выучила другие, наблюдая за выступлениями разных людей в Долине Правителей. Так я получила возможность зарабатывать на жизнь, и к тому моменту, когда Катиз увидел меня на рынке, у меня уже в городе появились почитатели. Он убедил Фалму – она являлась танцовщицей-ветра – стать моей наставницей. Когда она вернулась в песок, я стала исполнять ее обязанности.

– А где сейчас твой брат? – спросил я.

Она посмотрела в сторону горизонта.

– Однажды, незадолго до того как я начала танцевать на рынке, я вернулась домой и не нашла его там. Несмотря на помощь Катиза, мне не удалось его найти. Быть может, голодный и отчаявшийся, он сбежал, чтобы присоединиться к команде парусника. Возможно, нашел смерть от ножа разбойника или имперского копья. Кто знает?

Мы начали посещать Долину Правителей, и Атар учила меня танцу писцов ан-забати, а потом торговцев. Она показывала мне шаги и смеялась, когда я неминуемо совершал ошибки.

– Рано или поздно мы сделаем из тебя танцора, призывающий-огонь, – с улыбкой повторяла она и исправляла изгиб моего колена или линию руки нежным прикосновением.

Не раз я с трудом удерживался от сознательных ошибок, чтобы увидеть ее улыбку и дать повод оказаться рядом.

В третий месяц после моего первого появления в круге я показал танец-солдата и заслужил аплодисменты. Потом, когда мы шли обратно в катакомбы, а дорогу нам освещали лишь луна и звезды, я попросил Атар научить меня танцу говорящих-с-ветром.

Она остановилась на тропе из песчаника.

– Тайна принадлежит не мне, и я не могу поделиться ею с тобой, – сказала она и продолжала с мягкой улыбкой: – Не отчаивайся, призывающий-огонь. Я помогу тебе заслужить это право.

Когда мы подошли к латунной двери, ведущей в город, лунный свет озарил завитки ее волос. Она посмотрела на меня, и ее глаза показались мне бездонными, как если бы ответы, которые я мечтал получить всю жизнь, обитали в этих глубинах.

Моя грудь наполнилась огнем, и я начал действовать, не думая, следуя за толчком, которому не смог противиться.

Моя рука отыскала ее руку, и я притянул ее к себе. Она мгновенно напряглась – и горевший во мне огонь тут же погас, а вместе с ним рассыпалась едва появившаяся надежда. Конечно, она не хотела меня так, как ее хотел я. Впрочем, мы могли стать друзьями, и, хотя я разделил с ней тайны, за которые меня могли убить, я оставался министром торговли и Рукой императора.

Я был больше чем сиенец, оставаясь при этом сиенцем.

Я отпустил ее. Моя тетраграмма сверкнула в