В час ворон - Дана Эльмендорф Страница 61

— Ей было девять, когда они впервые поцеловались. — Я улыбаюсь от этой мысли и передаю Дэвису письмо, чтобы он прочитал его. — Поцелуй на кладбище.

«Помнишь наш первый поцелуй? Мне было девять. Твой дедушка умер, и Могильный Прах взял меня с собой копать могилу. В тот день шел дождь, как и положено на похоронах. Слабая морось, которая гарантировала, что печаль проберет тебя до костей.

Было что-то зачаровывающее в твоих зеленых глазах. Прохладный живой цвет, от которого меня бросало в дрожь.

По завершении службы я увидела, как отец подталкивает тебя. Это был сильный толчок, как будто он говорил тебе, что плакать достаточно. Мне показалось неправильным то, как дергал тебя за руку до того еще, как ты закончил прощаться. Будто стыдился твоего горя.

Не знаю, что подтолкнуло меня.

Полагаю, любовь, хотя я не знала еще, что люблю тебя.

Но что-то ужалило меня, будто слепень в летнюю жару, и я спрыгнула с кузова пикапа Могильного Праха, выдернула одну из тех идеальных белых роз на длинном стебле, которые украшали зал, и подбежала с ней к тебе.

Когда я подбежала к тебе с грязными босыми ногами и в потрепанном джинсовом комбинезоне, твоя мать посмотрела на меня, как на прокаженную. Улыбнулась, скривившись, будто от лимона, и напряглась. Я была похожа на Маугли, а вы все были наряжены в лучшие траурные наряды. Меня затопило стыдом, я готова была развернуться на месте и сбежать. Затем ты поцеловал меня. Быстро, будто молния. Губы к губам. Ты в тот день украл мое сердце.

Я стояла там, пока мои ноги утопали в кладбищенской грязи, и смотрела, как уезжает твой блестящий черный «Студебекер». Ты оглянулся посмотреть на меня через заднее стекло. Белая роза была крепко зажата в твоем кулаке.

Тогда я поняла, что буду любить тебя всю оставшуюся жизнь. Но, кажется, настало время отпустить тебя».

Дальше в письме мать сообщает ему, что отношения на расстоянии вряд ли лучший выход, особенно учитывая, что Стоун на несколько лет старше и уже учится в колледже. Так что она разрывает отношения. Не знаю, не пыталась ли мама просто опередить его, опасаясь, что в конце концов он все равно выберет богатство.

Несколько месяцев спустя мама узнала, что беременна, примерно в то же время, когда Стоун обручился с Ребеккой. Это произошло быстро, будто он пытался исцелить разбитое сердце.

— Стоун сказал твоей матери, что Ребекка больше подходила его семье, чем она. Ауч, — говорит Дэвид. — Он сказал ей, что возвращаться было слишком поздно, и он уже ушел вперед. — Он не ошибается, но в его словах чувствуется и боль.

Дэвис дочитывает последнее письмо.

— Ты правда думаешь, что Стоун твой отец?

Я пожимаю плечами:

— Похоже на то.

— Ладно. — Дэвис кивает, переваривая это. — Ты незаконнорожденный ребенок Стоуна. Кому до этого дело? Зачем убивать за это Адэйр? У богачей всегда в шкафах скелеты. Ратледжи настолько глубоко проросли корнями в этом городе — неужели это хоть сколько-то навредит их репутации?

— Не думаю, что дело в репутации, — говорю я, качая головой. — Письма доказывают, что у матери и Стоуна были близкие отношения. Что, если есть что-то помимо писем? Может, Стоун хотел позаботиться о матери, дать денег или что-то вроде того?

— Или, — медленно начинает Дэвис, соображая на ходу, — что, если он оставил деньги тебе?

— Мне?

— Смотри, все выглядит, будто твоя мать и Стоун не могли быть вместе не в том смысле, в каком им хотелось, да? Он уже был обручен, и они явно скрывали свои отношения. И если он знал о тебе, но не мог помогать лично, возможно, он хотел помочь тебе единственным доступным способом — деньгами.

— Ну и где же они тогда? Я точно не видела ни единого цента от Ратледжей.

— Может, про это Адэйр и узнала? Деньги для тебя — не могу представить, что Лорелей делится с кем-то. Эта семейка никогда не была щедрой. Может, она не хотела, чтобы ты узнала, кто ты на самом деле.

«Люди много дурного творят из корысти», — говорил дедуля. Я киваю, обдумывая эту мысль.

— Думаешь, Лорелей инсценировала самоубийство своего отца? — спрашивает Дэвис.

«Нашего отца — моего отца», — проскальзывает в голове. Я пытаюсь примерить эти слова, но они не подходят размером. Будто это чужая правда.

Я качаю головой:

— Не думаю. Стоун знал, что она убила Адэйр, и прикрыл ее. А когда об этом узнал Эллис, Лорелей убила его. Ну или попыталась не дать ему рассказать, и он умер в процессе. Не знаю даже, переживала ли она об этом. Думаю, это и довело Стоуна до крайности, — знание, что она снова пошла на убийство. Дочь, которую он не мог контролировать. Которую не мог спасти. Шериф сказал, что записки не было. Что, если была, но Лорелей нашла ее и уничтожила? Это мы вряд ли узнаем. Это она пытается выставить меня виноватой вместе с моим маслом пожирателя грехов, хотя я никак не пойму, откуда она его взяла. Но Эллис знал ее секрет. Как и Стоун. Эллис не хотел, чтобы это сошло ей с рук. И знаешь что? — Я наклоняюсь к Дэвису, чувствуя, как начинает бурлить в груди смелость. — Я тоже не дам этому сойти ей с рук. Дай ключи.

Я протягиваю ему открытую ладонь.

Если я хочу правосудия для Адэйр, придется добыть его самостоятельно.

Дэвис настороженно отступает, будто я только что попросила его ограбить банк.

— Зачем? Чтобы ты сделала что-то глупое?

— Нет. Чтобы я наконец могла дать Адэйр покой, который заслуживает ее душа. — Это смягчает его. Я вижу, как опускаются его плечи и как он обдумывает мысль, что, возможно, Адэйр — или хотя бы ее дух — теперь покоится с миром.

Я снова тычу в него открытой ладонью:

— Так мне можно позаимствовать твою тачку или нет?

Если придется, я добуду машину тети Вайолет. Она, наверное, и сама подбросит меня до «Сахарного холма». Я уже почти решила, что так будет лучше, когда Дэвис протягивает ключи от машины.

Целеустремленность и жажда драки поднимаются в груди, когда я пересекаю больничную парковку. Я не покину поместье, пока Лорелей не признается в содеянном.

Я запрыгиваю в пикап и уже готовлюсь повернуть